Теперь Света спала на тахте, постель на день убирала в полированный ящик, стоящий у изголовья. У нее была своя отдельная комната с письменным столиком у окна, с книжным шкафом и широкой полкой на стене, на которой красовались отцовские подарки. Арнольд Викторович перед каждым днем рождения вспоминал эту полку и подбирал игрушку, которая продолжила бы ряд медведей, кукол и собак на этой домашней выставке. Сегодня он тоже нес экспонат для полки: черного пупса в красном берете, но, кроме него, был и другой подарок — японская коробка цветных фломастеров, которую он хотел подарить еще в прошлом году, но не был уверен, что Света оценит их, не растеряет, не пустит на раскраску всякой ерунды. Фломастерам не было цены, такой подарок осчастливил бы любого художника, а Свету наверняка растерзают завистью сверстники в изостудии. И не надо бы дарить, рано еще, но куда денешься, если сегодня у дочери первый юбилей — десять лет.
Он вошел в чистый подъезд, вдохнул знакомый запах блинов — их, похоже, изо дня в день пекли в одной из квартир на первом этаже — и остановился у лифта. Тот стоял уже внизу, как капкан, в который надо сунуться добровольно, и Арнольд Викторович, всякий раз шагнув в лифт и закрыв за собой дверь, чувствовал, что пути назад отрезаны.
Кати никогда на днях рождения дочери не было, теща не выходила из кухни, и за столом они всегда были втроем: тесть, он, Арнольд Викторович, и Света. Девочка радостно взвизгнула, разглядев фломастеры, бросила взгляд на деда и унесла коробку в свою комнату. А черного пупса посадила на середину стола. Он сидел и глядел куда-то вдаль своими круглыми удивленными глазами. Теща поставила на стол блюдо с пирогом и неспешным шагом вышла из комнаты, тесть, хмурясь, еще не подавив в себе неприязни к гостю, стал разрезать пирог. Как всегда в эти отчужденные минуты выручила Света:
— Папа, а Сушковы купили попугая. Я только собралась к ним посмотреть, а они его уже продали. Знаешь, почему? Он кричал не «дурак», как все попугаи, а «дураки». А к ним ходили гости. Представляешь?
Арнольд Викторович натянуто засмеялся, но тесть, еще не вошедший в режим праздничного застолья, осадил внучку:
— Сама ты попугай! Что услышишь, то повторяешь. Не покупали они никакого попугая.
Света опустила голову и принялась за пирог. У нее был отцовский характер: умела сдерживать себя, не раскачивала обиду. Впервые Арнольд Викторович посмотрел на тестя с сочувствием; старый, сморщился, по морщинам, по затаившимся в глубине век глазкам можно уже прочитать жизненный итог: в принципе судьбой своей доволен, но человечество не успел перевоспитать.
Пирог был с грибами, луком и яйцами. Теща для этого пирога два дня отмачивала в молоке белые сушеные грибы. Забывший вкус домашней еды, Арнольд Викторович всякий раз набрасывался на пирог, стараясь не замечать насмешливых взглядов, которые посылал ему через стол хозяин.
Но в этот раз старик не смотрел на него. Хмурое выражение на лице не сменялось насмешкой. Взгляд был какой-то отсутствующий. Арнольд Викторович собрался спросить у старика о его самочувствии, не заболел ли, но Андрей Мелентьевич опередил:
— Почему не женишься? Алименты мешают?
Арнольд Викторович показал глазами на Свету: зачем же при ребенке? Но тестя это не остановило.
— Она все понимает. Больше того, что знает, мы ей не расскажем. Так почему не женишься?
— Не хочу и не женюсь.
Ответ прозвучал легковесно.
— Это правильно, что не поспешил еще раз жениться. У меня к тебе разговор.
— Дедушка, я пойду? — Света взяла куклу со стола и пошла на кухню. Арнольду Викторовичу показалось, что ей известен предстоящий разговор.
Старик потянул руку к графинчику с красными ягодами на дне — его фирменная, кизиловая, — налил в хрустальные стопки, провозгласил:
— За Светку! Чтобы здоровой была, чтобы счастье не обошло в будущем, как ее мать.
Они выпили, и старик продолжил:
— Вот что я тебе скажу: болезнь меня поразила. Может, выкарабкаюсь, а может, уже точка. Хочу тебе предложить, пока не поздно: возвращайся. Ни тебе, ни Катьке ничего не выпало лучшего и не выпадет. Ты покуролесил, отведал свободной жизни, теперь практически знаешь, что это такое. И Катерина ни за что настрадалась. А главное — дочь у вас. Замечательная девочка. О ней вам надо подумать.
