“Я на лохотроне! Смешно, — улыбнулся Дюжев, — правильно говорят, что болезнь похожа на победивший коммунизм: перед ней все равны. И даже профессиональный циник-пиарщик вроде меня хватается за любую возможность. Молодцы, ребята! Все правильно просчитали, уважаю”.
Он заполнил анкету, честно вписав реальный адрес электронной почты и номер мобильника, закрыл ноутбук и вышел из клуба через запасной выход, чтобы избежать долгой процедуры прощания. Машину он заранее припарковал на соседней улице. Была у него такая привычка — уходить, не прощаясь.
Андрей открыл дверь серебристого “Хаммера” и собрался было сесть на водительское сиденье, как вдруг машина начала терять плотность. Корпус стал прозрачным, обнажив спрятанную внутри механику, кожаный салон буквально растворился в воздухе.
— Что за черт! — Андрей испуганно отскочил от машины и вдруг увидел, что его руки тоже становятся прозрачными. Дюжев почувствовал животный страх, заставляющий мчаться без оглядки, не оборачиваясь. Он побежал, споткнулся, упал... и его поволокло в черную пустоту...
...Теплый запах дерева и восхитительный аромат яблок... Дюжев открыл глаза.
Он лежал на полу в светлой деревенской избе. У дальней стены, возле окошка с незатейливыми занавесками, стояла узкая кровать. На ней уютно устроился рыжий бородатый мужичок в облезлой ушанке и самых настоящих валенках с синей заплаткой. В руках мужичок держал книгу Чехова, на цветном лоскутном одеяле свернулся калачиком рыжий, в масть хозяина, полосатый кот. Старенький кассетник голосом Гребенщикова нашептывал “Аделаиду”. На полу возле кровати валялись пустые бутылки из-под пива, многочисленные окурки и яблоки. Удивительные сказочные яблоки, желто-красные, наливные — они пахли медом, детством и нескончаемым летом.
— Елы-палы, эка тебя приложило, братушка, — мужичок улыбнулся. — Ну-кась, дурилка картонная, хорош валяться! — он опустил кота на пол и откинул одеяло. — Вставай, болезный, — мужичок остановился напротив Андрея, покачиваясь с носка на пятку на кривоватых ногах. — Меня Митричем кличут, — он пододвинул расписанный оленями табурет к столу, сколоченному из грубых досок, достал из-под стола початую бутылку водки. — Давай за знакомство, значится... — мужичок разлил водку по граненым стаканам.
— Андрей, — Дюжев залпом опрокинул стакан, водка обожгла пищевод. — “Столичная”?
— Она, матушка, — Митрич выпил, крякнул и потянулся к полотняному свертку на столе. В свертке оказалось сало. Митрич стал тоненько пластовать его, аккуратно выкладывая на чистую льняную тряпицу полупрозрачные ломтики с перламутровыми краями.
— Где я? — Дюжев без спроса потянул сигарету из хозяйской пачки на столе.
— Неправильно ты вопрос ставишь, мил человек, — Митрич разлил по второй. — Ты сначала спроси, кто ты есть таков, а уж потом, куда тебя занесло, — он выпил, двигая слишком крупным для сухой тонкой шеи кадыком, и закусил салом.
— Я и так знаю, кто я, — Андрей накрыл ладонью стакан, потому что Митрич снова пытался разлить.
— Ошибочка вышла, братушка, и ведать, не ведаешь. Думаешь, что человек, а на самом деле ты — спам.
— Кто? — Андрей поперхнулся дымом и закашлялся.
— Спам. Твое дело — несчастных братушек заманивать, а мое — ловить хитрый спам, тебя то есть. Письмишко о провалах в памяти ты получил, открыл — и правильно сделал, для тебя и таких, как ты, писано было. Анкетку заполнил, и я тебя засек.
Андрей молча смотрел на Митрича. Происходящее было не просто не реально, оно было сюрреалистично.
“Лубок... современный абсурдный лубок... валенки, лоскутное одеяло, деревенский пейзаж за окном, юродивый мужичок ... он сумасшедший, я попал к психу! Главное, не спорить с ним, слушать внимательно и при первой возможности сбежать, пока он меня не огрел топором по голове. Топор, наверняка, возле печки лежит, законы жанра, так сказать. Они оружием не пользуются, хиппи эти, но приложить могут по-простому, по-народному — тюк и нет меня!”
Дюжев посмотрел на большую деревенскую печь, которая занимала всю правую стену комнаты — так и есть, в углу стоял прислоненный к стене топор.
