— Я тебе зуб даю, — старушка так ловко изобразила классический жест, что Леха невольно улыбнулся. — А если вы его хоть пальцем тронете, я вас сама изнасилую, как девушек, — она опустила швабру и продолжила уже несколько мягче. — Как родных прошу, ребята, присмотрите тут за этим бедолагой, а я вас завтра пирожками угощу,
— С яблоками?! — с непередаваемой детской непосредственностью поинтересовался Кирпич.
— И с яблоками, и с капустой! — покивала бабка.
Она уже повернулась к выходу, когда Корольков решился подать голос:
— П-постойте! А вы… вы кто?
— Баба Шура! — удивилась старушка.
— Вы… вы здесь главная? Вы верите, что я не убивал?
— Главная? — еще больше удивилась бабка. — Это как посмотреть. Вообще-то, я здесь уборщица!
— А… почему тогда… — промямлил он.
— Потому что я тут в авторитете! — весомо ответила она. — Ты отдыхай, касатик. У тебя сегодня тяжелый день был.
— А почему вы мне помогаете? — не унимался программист.
— Максимушка меня попросил, — хитро прищурилась баба Шура. — Знаешь такого? Он сказал, что головой за тебя ручается.
— Спасибо! — искренне произнес Леха, забиваясь обратно в свой угол. — Спасибо!!!
— Мировая бабка! — подсел к Королькову Репей, когда старушка вышла. — Говорят, она двадцать лет в сибирских лагерях лес валила. Потом ее выпустили, судимость сняли, но удар до сих пор такой, что в пору бычков-трехлеток с ног валить. А какие она пирожки готовит!…
— Ты правда ту девчонку не убивал? — с другой стороны пристроился Кирпич, от чего в укромном уголке сразу стало тесно.
— Правда… — кивнул Леха.
— Рассказывай! — решительно заявил Репей. — Ночь у нас впереди длинная. Да ты не бойся. Если баба Шура за тебя — даже следователи сильно давить не будут. Ее тут все уважают.
— Чем, позволь тебя спросить, занимаются все это время твои хваленые профессионалы?! — ворвавшийся в кабинет Вика Эдуард Самохин был изрядно навеселе, что очевидно и придавало ему уверенности.
— Успокойся, Эдик, — тихо, но властно произнес колдун. — Они занимаются расследованием всего четвертый день и уже добились некоторых результатов. Ты, кстати, даже не удосужился поговорить с ними.
— Тебе прекрасно известно, что я в полном дерьме! — поздний посетитель и не думал успокаиваться. — Ты отсоветовал мне обращаться в милицию, сказал, что твои спецы раскрутят это дело в два счета. А что теперь?
— Мне казалось, что тебя должна больше волновать смерть единственной дочери? — как бы между делом заметил Вик, не особенно надеясь пристыдить горе-родителя.
— Не впутывай сюда Маринку! — резко огрызнулся Самохин. — Она лежит в земле, и ей уже все равно, а я в считанные недели пойду на дно без этого чертового скарабея. А может это ты все и подстроил? — лицо нетрезвого гостя озарилось внезапной догадкой. — Давно спланировал завладеть моей реликвией, а теперь заметаешь следы.
— Во-первых, — холодно ответил хозяин дома, который категорически не собирался вестись на провокации своего знакомого. — Для меня статуэтка не представляет никакой ценности. Я прекрасно веду свои дела безо всяких побрякушек. А во-вторых, если бы он мне вдруг понадобился, я не стал бы причинять вред Марине, которая даже не подозревает о свойствах своего случайного приобретения. Гораздо эффективнее было бы прикончить при ограблении тебя, дабы избежать ненужных вопросов и бурных истерик! Тебе все понятно? — он хотел еще добавить, что таких отцов не грешно было бы вообще давить в младенчестве, но вряд ли это подействовало бы на человека, не просыхающего уже много дней…
Короткая летняя ночь опустила на город свое покрывало и застала бывшего оперативника, а ныне начальника детективного агентства за печальными мыслями.
Сон, как назло, совершенно не шел и Максим довольно быстро отказался от глупой идеи выспаться. Его новые приобретения были небрежно свалены в углу. Распаковывать все это барахло не было никакого желания. Это Артемка никогда не мог удержать и сразу начинал шарить по всем пакетам. Максим даже подарки всегда покупал ему только накануне праздника, чтобы племянник не нашел их и не упросил дядюшку отдать раньше времени. Заславский бы даже был не против, но Светлана всегда очень строго к этому относилась, говоря, что нельзя баловать ребенка, и что когда у Макса появятся свои дети — он все поймет. Будущий суровый милиционер даже школьных товарищей приучил называть его подлым именем. Из этого правила за всю жизнь было только два исключения: жена брата и баба Шура.
