Августа говорила почти пять часов кряду, после чего ее отвели обратно в карцер - постаревшую лет на двадцать, изможденную, с застывшим безумным взглядом.
— Мне срочно нужно глотнуть рома, - сказал товарищ прокурора Ормрод, складывая документы, - впервые в жизни так ужасно тянет блевать.
9 декабря 1912 года мистер Дж.Б. Ормрод открыл процесс: лейтенант Кларк, миссис Фулхэм и Абдул Латиф обвинялись в убийстве миссис Кларк. Обвинение поддерживал сэр Чарльз Росс Элстон, защиту Кларка и миссис Фулхэм обеспечивал мистер Джордж Уиггинс, Абдул Латиф остался без адвоката. Первые двое обвиняемых потребовали, чтобы их судили как британских подданных, каковое требование не вызвало возражений. Несколько дней спустя эту пару также обвинили в убийстве Эдварда Фэрфилда Фулхэма, и судьи первого процесса приступили к параллельному разбирательству.
Зал суда был набит битком, тишина стояла сплошной стеной. Обвиняемых с первых же секунд захлестнуло волной ненависти, но подлинное негодование вызвали письма Августы. Публику возмутила не столько двуличность автора, сколько мольбы к всевышнему о помощи в преступлениях. Отвращение к богохульствам еще больше усилила растерянность суперинтенданта Уильямсона, читавшего эти письма, в которых пошлость соседствовала с роковой страстью.
Но эта будившая тайные желания страсть не могла сравниться ни с пламенным бунтом Беатриче Ченчи, ни с тигриной похотью, обуревавшей маркизу де Бренвилье. Неведомо для себя Августа оказалась в положении, которое долгие годы неосознанно подготавливала: задыхаясь в собственной оболочке, от внутренней замкнутости и скованности, вслепую барахтаясь в тесном коконе, она попыталась отрастить крылья, но слишком скудная материя подвела ее и бросила на произвол судьбы. Стремясь воплотить свой идеал, Августа сумела лишь околдовать холодное, слабое сердечко, заставив его биться сильнее. В преступлении она обрела чрезмерность, которая поначалу, казалось, позволила ей вознестись над собой, но теперь уже роль подходила к концу, и последний акт трагедии сопровождали ужасы тюремного заточения.
По крайней мере, миссис Фулхэм хватило вкуса, для того чтобы избежать слишком уж театрального выхода на сцену. Она села на скамью подсудимых в обычной одежде - конечно, изменившаяся и подурневшая, но с огромными сотами табачной вуали и розовыми
шелковыми розами на голове. Августа отводила взгляд от Кларка, пока тот твердым голосом давал показания:
— Я хотел немедля вызвать врача, но дочь умоляла не оставлять ее одну, и пришлось для начала ее успокоить. Поэтому примерно без четверти два я пришел в отель «Лорис» за майором Бьюкененом, который спросил, сообщил ли я о случившемся полиции. Я ответил, что не сообщил, так как обязан был первым делом известить его как своего непосредственного начальника. Мы вместе направились в участок, где с моих слов был составлен протокол, после чего мы в сопровождении констебля вернулись ко мне домой. Когда вошел майор, вызванный моей дочерью ассистент хирурга оказывал моей жене первую помощь. Я спросил майора, не следует ли перевезти жену в больницу, но он ответил отрицательно. Поскольку жену тошнило, я предложил дать ей противоядие, но майор заверил, что лучше оставить ее в покое. После ухода майора я написал рапорт в полицию, в точности совпадающий с показаниями моей дочери. Она говорит неправду, утверждая перед судом, что я запретил ей делать признания. Моя дочь также говорит неправду, уверяя, будто собаки в ту ночь не было в доме, поскольку, войдя в холл, я первым делом увидел нашу сучку Жюли. Я спросил дочь, лаяла ли собака, и дочь ответила, что нет. Я забыл уточнить, что вместе с дочерью мы обошли все комнаты бунгало, пытаясь выяснить, каким образом проникли грабители, и я обнаружил, что дверь, ведущая из чулана на веранду, была открыта. Я заметил, что моя постель перевернута вверх дном, а простыня исчезла. Позже ее нашли в чулане. Накануне вечером, передавая жене ежемесячную сумму на хозяйство, я призвал ее к осторожности, напомнив, что в окрестностях Агры орудуют разбойники. Я никого не нанимал для убийства своей жены. Грабители убили ее и завладели деньгами, которые я передал. Известно, что долгие годы моих детей настраивали против меня, но я невиновен в том, в чем они меня обвиняют.
