– Куда она попадет? – спросил он ее.
Она указала на небо, и он постарался проследить за ее пальцем, но пришлось отвернуться из-за слепящего солнца.
– Земля вызывает мудака, – сказал Питер.
– Прости, – отозвался Роман и подал ему сумку.
* * *
Когда тремя часами позже шериф забрал Алексу и Алису, обе сказали «Дробовик». Но, как говорил их отец, Алиса была прыткой, и он указал на нее пальцем, как на победителя этого соревнования. Алекса расстроенно забралась на заднее сиденье, и их отец, сказав им держаться, дал Алисе стакан кофе из «Dunkin’ Donuts». Выруливая с обочины, он спросил, как держится Крисси.
– Мы же сказали тебе, больше не называть ее Крисси, это так инфантильно, – сказала Алекса.
– Она все еще уверяет, что адский пес – Питер Руманчек, – подхватила Алиса. Они наехали на камень, и часть кофе пролилась ей на руку. – Фу, кофейная отрыжка, – сказала она.
– Она сказала, это случится снова. Следующим полнолунием, – продолжила за сестрой Алекса.
Шериф взял кружку и многозначительно отхлебнул. Кипяток обжег небо и отправился дальше в желудок.
– Неужели, – сказал он.
Этим полднем за ланчем у Питера была компания. Это было необычно. Какое-то время он сидел за столиком с парнями в собачьих ошейниках, неправильно цитировавших экзистенциалистов, но потом они пересели в другое место, даже девушка по прозвищу Чесотка. Питер был уверен, это она оставила ему анонимное голосовое сообщение, в котором лишь пару раз простонала. Он не последовал за ней; лучше есть одному, чем гоняться за девушкой по имени Чесотка. Но сегодня коричневая сумка опустилась на место напротив, и он взглянул поверх журнала про мотоциклы и сиськи и увидел, что Лита Годфри присоединилась к нему. С преувеличенной небрежностью она открыла контейнер с фруктовым салатом и сказала:
– Ходят слухи, что ты оборотень.
Питер глотнул апельсиновую содовую. И поперхнулся от ее слов.
– Так как? – спросила она.
Он посмотрел на нее. А ты как думаешь?
– Знаешь, ты действительно пугаешь людей, – продолжила она.
Он пожал плечами. Он был темнее и беднее ее и имел свой заметный стиль. Людям нет нужды находить своих маленьких девочек, разорванными на кусочки, чтобы ненавидеть таких, как он.
– Что ты делал с моим братом? – спросила она.
– То, что было необходимо, – ответил он.
– Ты же знаешь, что мы в кафетерии, а не в фильме Клинта Иствуда?
– Когда ты идешь в банк, ты просишь деньги двадцатками или тачками? – отреагировал он.
– Глупо! – сказала она. – Деньги не делают тебя тупицей.
Питер не спорил – они просто заставляют людей считаться с тем, что вы думаете.
– Вам нужна моя помощь или нет? – спросила она.
– Если все продолжится в том же ключе, кто-то очень важный мне, скорее всего, может пострадать.
– Кто?
– Я, – ответил он.
Она раздраженно обнаружила, что не может проследить логику; она уже решила, что будет в деле, – словно ее уход был возможен, – но хотела заставить его потрудиться.
– Что ж, в любом случае, я рада, что вы друзья, – сказала она. – У Романа их не так уж и много. То есть, среди таких людей. – Она мотнула головой в сторону обеденного столика Романа. – Но все, о чем они заботятся – это имя. Никто на самом деле его не знает. И, меньше всего, сам Роман.
Она склонилась к нему с конфиденциальным видом и пристально посмотрела, и теперь Питер ясно увидел: свет ее души, мистицизм широко распахнутых глаз, который отличал ее от всех остальных засранцев. Верно. Роман даже не догадывался, чего ради он был в этом, мать его, Ордене Дракона.
– Пообещай мне кое-что, – сказала она. – Обещай, что ты не позволишь зайти этому слишком далеко. Обещай, что не дашь ему совершить какую-нибудь глупость.
Питер сделал непроницаемое лицо и улыбнулся про себя: он наслаждался церемонией и впечатлением от даваемых обещаний, независимо от того, собирался ли их выполнять.
– Обещаю, я не позволю этому случиться, – сказал он.
Они молчали посреди галдящего кафетерия. Она закинула под столом ногу на ногу, намеренно задев его голень, за что лживо извинилась, но он не обратил внимания, заставив ее желать пнуть его. Затем она обнаружила, что задела ножку стола, и на лице появилось выражение, совершенно обратное тому достоинству, что она чувствовала внутри.
