Хедвиг совершенно не виновата! - страница 11

– Конечно, – соглашается мама.

Она берёт Хедвиг, и они садятся в синий «сааб». Хедвиг предпочла бы никуда не ехать, но остаться ей не разрешают. Папа целый вечер будет работать, ему нельзя мешать.

Тони живёт в белом доме с цокольным этажом. Когда приезжают Хедвиг с мамой, Бритт с Ниссе, нарядные, уже поджидают их. На Ниссе блестящий костюм со стрелками на брюках. Трудно поверить, что этот человек когда-то дрался с мамой.

Тони нигде не видать. Он сидит внизу, на цокольном этаже, и думает о своём поведении, говорит Бритт. Хедвиг прямо видит, как они заперли Тони в сыром заплесневелом подвале. И вот он сидит там, в кандалах, и никого-то с ним рядом нет, кроме несчастной голодной мышки. Вот что бывает, когда совершаешь дурные поступки!

Бритт берёт Ниссе за руку, и они выходят.

– Мы вернёмся к девяти, – говорит Бритт.

Дверь закрывается. Мама тут же спускается вниз поздороваться с Тони. Скрепя сердце Хедвиг осторожно идёт за ней. Слышится музыка. Дурацкая, громкая гитарная музыка. Такую музыку как будто специально придумали для того, чтобы у людей болели уши.

Тони сидит на диване и постукивает ладонью по колену. Цепей у него на шее нет. Здесь, на цокольном этаже, находится его комната.

– О, привет, Тони! – радостно кричит мама и обнимает его.

Тони коротко и вяло приобнимает маму.

– Хедвиг, подойди, поздоровайся с Тони! – говорит мама.

Хедвиг медлит. Она не хочет подходить. Тони её ненавидит. А она ненавидит Тони. На нём джинсовая жилетка, на подбородке торчат несколько уродских жидких волосков. И конечно, она не забыла, как больно он сжимает ладонь, когда здоровается.

Хедвиг осторожно протягивает руку. Тони держит её сперва мягко, а потом вдруг как стиснет! Да так сильно, будто хочет выдавить из неё всю кровь. Пальцы Хедвиг сжимаются и хрустят, Хедвиг вскрикивает.

Тони гогочет, обнажив жёлтые зубы.

– Если не будешь вредничать, – говорит мама, – я приготовлю шоколадные шарики.

Хедвиг спешит за мамой на кухню. О, как бы ей хотелось, чтобы Тони просто не существовало. Чтобы вообще никаких раггаров не существовало на свете.

Они с мамой достают масло, какао, овсяные хлопья и сахар. Хедвиг отмеряет и кладёт всё в миску – здорово, когда знаешь, что в конце тебя ждёт что-то вкусное.

На стене над столом висит чёрно-белая фотография. На ней – маленькая девочка с бантиком на голове и три мальчика с прилизанными волосами. Это мама, Ниссе, Янне и Улле.

– А не ужасно было жить с такими противными братьями? – спрашивает Хедвиг.

Мама смотрит на снимок и улыбается:

– Нет, это было прекрасно.

– Но ведь они каждый день тебя колотили!

– Колотили, но, честно говоря, не очень сильно. В каком-то смысле от них тоже был толк. В школе, например, меня никто и пальцем не смел тронуть – братья сразу были тут как тут. Никому нельзя обижать нашу сестру, говорили они, – кроме нас.

Мама хохочет, размешивая шоколадную массу для пирожных. Хедвиг не понимает, какая разница, кто и как тебя колотит. Но мама явно знает, о чем говорит.

Скоро музыка внизу стихает. Тони приходит к ним и садится, не сводя глаз с шоколадной массы. На кухне сразу становится как-то невесело. Мама пытается разговорить его – мол, не очень-то умно было поджигать этот гараж. Но Тони только что-то мямлит в ответ. А потом переводит взгляд с шоколадной массы на мамину сумку, которая стоит, открытая, на столе. В глубине виднеется пачка сигарет.

Скатав из шоколадной массы шарики, Хедвиг с мамой несут их к телевизору в большой комнате. Почти что праздник!

Но, когда они возвращаются на кухню, Тони там нет.

– Ты где? – кричит мама.

Тишина.

Она бежит вниз, но скоро возвращается. У себя Тони тоже нет. Мама обегает все комнаты и зовёт:

– Тони!

Тони не появляется. Тогда мама спешит в прихожую. Тонины деревянные башмаки пропали! Он сбежал!

– О нет-нет-нет, – говорит мама. – Вдруг он решил спалить ещё один гараж!

Она быстро надевает ботинки и убегает. Хедвиг остаётся ждать на холодном крыльце. Мамин голос удаляется в темноте.

– То-о-они-и!

В ответ – мёртвая тишина. Свет в соседних домах не горит. Все, наверно, уехали на танцы. Где-то на краю деревни мелькнул автомобиль, а далеко-далеко стоит на своём пастбище Макс-Улоф и орёт на луну. Но этого Хедвиг не слышит. А жаль. Сейчас ей даже хотелось бы, чтобы капризный Макс-Улоф был рядом. Темнота с каждой минутой всё страшнее, а Макс-Улоф – он ведь почти как сторожевая собака.