— Ты издеваешься? — посмотрел на меня Морозов.
— Нет, — вдруг разволновавшись, произнес я. — Я так…
— Да перестань ты, — отмахнулся Морозов.
Негромко играл магнитофон. Пел Джим Моррисон. «This is the end, — мягкий, завораживающий баритон, — my only friend, the end».
Морозов пил молча, слушая музыку, в квартире было тихо. Пахло краской. Казалось, все как всегда. И вновь мною овладело недавнее странное ощущение: что бы я сейчас ни совершил, все получится. Я ходил по комнате, вслушиваясь в звуки музыки, сам не понимая, что со мной происходит; чувствовал, что все, что ни произойдет, будет успешным и правильным. Главное — правильным.
— Что ты ходишь как заведенный? — не выдержав, спросил Морозов.
— Не знаю, не знаю, Миша. Но уверен: сегодня случится. Сегодня… я чувствую. Я не могу это объяснить. Я только чувствую. — Пока я это говорил, перед моими глазами переливалось огнями казино. «Мне нужно в казино. Судьба. Мне нужно…» — бормотал я, точно одержимый.
— Сегодня уже достаточно всего случилось, — устало произнес Морозов. — Слушай, Кравченко, может хватит на сегодня историй? Да сядь ты наконец. Совсем голову закружил. Пойду поблюю, что ли. — Морозов поднялся с дивана и, пошатываясь, вышел из комнаты.
Не знаю, что двигало мною… Как только Морозов вышел, я с повадками заправского ворюги вытащил из шкафа конфетную коробку, вынул оттуда две стодолларовые бумажки, засунул в карман джинсов, положил коробку туда, где она лежала, достал с полки альбом итальянской живописи и, отойдя от шкафа, как ни в чем не бывало стал неторопливо рассматривать репродукции. Вернувшись, Морозов вновь повалился на диван.
— Полегчало? — спросил я.
— Нет, — лаконично ответил Морозов и, заметив в моих руках альбом, сказал: — Вот, хоть делом займись.
Захлопнув альбом и поставив его на место, я сел на краешек дивана, тронул Морозова за ногу и произнес, к своему удивлению заметив, что произнес ровно и непосредственно:
— Пойдем проветримся. — Словно со стороны я слышал сейчас свой голос, размеренный и равнодушный. — Голова трещит, — говорил я, — спать неохота. Пойдем проветримся.
— Не хочу, — ответил Морозов. — Замок еще не вставил, у меня в шкафу тысяча двести долларов. Так что никуда я не пойду.
— А я хочу прогуляться, — не дрогнув, сказал я, выпрямился и невольно тронул задний карман джинсов.
— Счастливо. — Морозов протянул мне руку.
— Пока. Я, может, скоро вернусь. Уверен — скоро вернусь. Должно случиться.
— Ну-ну, — сказал Морозов, странно посмотрев на меня.
— Ты дверь закроешь?
— Конечно. — Поднявшись, он неохотно вышел в прихожую и закрыл за мной дверь.
Я шел в казино.
Сейчас меня нисколько не беспокоило, что я в джинсах и джемпере с широким треугольным вырезом во всю грудь на голое тело. Я был пьян, решителен и уверен в себе.
Я уже ничего не замечал, ни во что не вглядывался и не помнил ничего, что было минуту назад. Я был буквально очарован.
8,17, 26 — рука моя ставила фишки только на эти три квадрата; она хватала фишки из все выраставших передо мной столбиков, хватала сколько влезало в ладонь и небрежно расставляла по трем черным квадратам: 8, 17, 26. Эти числа я наметил себе, еще когда в тоске ходил мимо казиношных павлинов.
— Двадцать шесть, черное, поздравляю вас, — слышал я голос, и возле меня вырастал новый столбик из фишек. — Семнадцать, черное… поздравляю… Восемь, черное… Поздравляю вас с выигрышем…
— Молодой человек, ведите себя спокойнее. — Это уже другой голос, вовсе не приятный. Я резко обернулся. — Ведите себя спокойно, молодой человек. — Что-то большое в белой рубашке. Я не понимал, чего он от меня хочет.
— Я выиграл. Я выиграл!.. Я… выиграл!!! — возопил я, вскочив со стула.
— Вы мешаете другим игрокам. — Что-то тяжелое опустилось мне на плечо.
Я опять обернулся. Большой плотный человек в белой рубашке.
— Что? — Я смотрел на него, не понимая.
— Вы слишком шумите. Мешаете другим игрокам. Я вынужден попросить вас покинуть зал.
— Как?! — выдохнул я испуганно, невольно накрыв столбики фишек ладонями.
— Возьмите ваш выигрыш, я провожу вас к кассе, — крайне сдержанно произнес человек в белой рубашке.
