Тусовка была разнородная, но мы как-то все равно держались небольшой группой. Человек пятнадцать, которые были постоянными посетителями горбушкинских субботников. Вот этим-то плотным коллективом и совершались выезды в поддержку музыкальных коллективов. А она была необходима в стране, где подавляющее число населения только-только оторвалось от станков. Этой же группой мы перемещалась по другим городам, продолжая эпатировать население. Когда мы шли, то перформансы в метро и на улицах были не хуже гариковских и прочих представителей андеграундовой арт-среды. Когда мы устраивали псевдоразборки между собой в среде советского анабиоза, то выглядело это настолько убедительно, что люди думали, что они попали в иной мир, и вектор сознания менялся.
Часто совершались вояжи в Сочи. Это было очень легко. Продав какие-то дурацкие джинсы, денег хватало на дорогу и три дня проживания. Тридцать один рубль на билеты туда, столько же обратно; исходя из того, что номер в гостинице «Чайка» стоил 5 рублей, то как раз хватало на трехдневный оттяг. Срывалось стадо самцов в косых кожах и майках с адскими рисунками. Занимались самые видные столики в центральных ресторанах. Где все время справлялись грузинские свадьбы и кутили каталы. Вадик Сакс с Бесом, которого убили в начале девяностых, покупали огромные букеты и несли к соседнему столу. Вадик протягивает букет и жмет руку жениху, а Бес в это время целует невесту. Потом меняются. Грузины скрежещат зубами, но молчат. Чем это все кончалось, объяснять не надо. В общем, ставили Сочи на «попа».
Там все время «хачапури» в подпитии распоясывались и гуляли на всю катушку тоже. С ними постоянно случались какие-то столкновения, порой даже очень забавные. При этом пятнадцать наглых отвязанных самцов с хорошо подвешенными языками всегда выходили победителями. Но грузины боялись открытых столкновений, и как-то раз какой-то «хачапури», набравшись наглости, навис на москвичей: мы, будучи отловленными где-то в тихом месте, были построены под дулом пистолета, где один маленький «хачапури», размахивая пистолетом, тщетно пытался отбить яйца Саше Морозу. Плюшкин, улучив момент, ломанулся через заросли бамбука, прибежал с ментами, которые тоже ходили с оружием, и, воспользовавшись возникшим замешательством, Бес выбил пистолет. Как только равновесие в вооружении было восстановлено, на глазах у сочинских милиционеров все присутствующие противники были вбиты в приморский асфальт. Причем все уже были подготовлены в уличных боях, в отличие от местного населения, которое не могло оказать какого-либо сопротивления южным гастролерам. Было это полусовковое время 88–89 года, и выезды в другие города совершались довольно часто.
К стыду своему могу сказать, что впервые я попал в Питер в 88-м году, во время концерта Scorpions. В Москве они не выступали, и все ломанулись туда. Там же я увидел туалеты без перегородок и надписи на магазинах «Водка», «Котлетная» и прочие указатели, которых в Москве не встретишь никогда. Никогда в Москве не было надписей «Водка», только изредка «Вино-соки», а как положняк вино-водочные отделы в продуктовых магазинах. В Москве не было ни одного магазина, который бы назывался «Очки», и когда я увидел такую надпись в центре города, мне стало плохо; я понял, что этот город с непонятной мне эстетикой.
Мне отводилась роль массовика-затейника; я даже не помню, почему, но как-то инспирировал ситуацию, когда несколько дней мы разговаривали только стихами. Короткими стишатами, которые подправляли настроение и оттачивали язык. Были такие пародийные кричалки типа фанатских: «И кричал он: всех убью – заведите Мотли Крю».
Неформальный мирок всегда был центром образования урбанистического фольклора, так как нигде в другом месте не было скопления такого разнородного состава безбашенного населения со своими шутками и перлами. Например, приходит на «Горбу» чувак с шифрограммой. Ну, надо было ему что-то купить, а он забыл. Копается по карманам, достает шифрограмму, а на ней мелким корявым почерком написано: «Депе Шмод». Ну куда тут деваться! Или позже, приходит какой-то южный покупатель с двухметровой блондинкой и спрашивает: «Андерсон есть?» Конечно же имелся в виду Джон Андерсон, но продавец-то– деревенский шахтер, работая, как вратарь в канадской сборной, и абсолютно искренне отвечает: «Сказки напротив». Представь себе диалог между эстетствующим бандосом и деревенским металлистом-продавцом. Вот так и ковался городской фольклор, на дрожжах которого вырастала Москва девяностых. Это вам не КВН с Петросянами, это жизнь.
