— А войдут ли все в гридницу>1?
— Для наших можно и во дворе столы поставить.
— Каки уж им столы, черным-то? Положим доски на козлы, да и все.
— Гляди сам, Назар. Но чтоб никто не был обижен.
— Какая может быть обида, матушка княгинюшка, на дар-мовщину-то наесться, напиться!
Дворский помог княжичу и княгине забраться в повозку. Кучер тронул коней, на колокольне весело ударили колокола: бом-бом-тили-бом, бом-бом-тили-бом!
Колесница остановилась у церкви. Ксения Юрьевна сказала сыну:
— С Богом, сынок. Ступай в храм, да не забудь, что наказывала.
Мальчик зашагал по дорожке, по обочинам которой толпился народ, приветствовавший княжича:
— Здравствуй, свет наш Михаил Ярославич! Здравствуй!
Княгиня с нежностью смотрела вслед сыну, украдкой смахивая с ресниц слезинки, думала с горечью: «Ах, если б был жив отец!» Что-то ущербное чудилось Ксении Юрьевне в том, что сажать на коня сына будет не родной отец, а дядя. Князь Василий Ярославич, конечно, человек добрый, искренне любящий Мишеньку, а все же не отец. И княгине до боли в сердце стало жалко сына, хотя мальчик вон — вполне бодр и радостен, вышагивает уже на ступенях храма. Вот остановился у входа и перекрестился трижды. Вошел.
Ксения Юрьевна была довольна: «Умница. Не забыл»,— и молвила кучеру:
— Трогай, Семен.
А между тем княжича в храме, где горело по меньшей мере с сотню свечей, встретил сам епископ Симеон, белый как лунь старик в шитой золотом ризе. Он ласково взял за руку мальчика.
— Идем, дитя мое.
И повел мальчика к святым вратам. Остановившись у престола, помолился. Церковный служка явился с серебряным подносом, на котором лежали ножницы. Епископ взял их в
■Гридница — строение при дворе для гридей; помещение для торжеств. руки, наклонился к княжичу и, поддерживая левой рукой мягкие детские кудри на затылке, клацнул ножницами. Положил шелковистый локон на поднос вместе с ножницами. Тихо сказал мальчику:
— С Богом, дитя мое, оборотись к отцу твоему и прими от него благословение на стезю нелегкую, но высокую.
Княжич обернулся и увидел бояр, стоявших полукругом, а в центре, прямо перед ним, улыбающегося дядю своего, великого князя Василия Ярославича. Он держал в руках пояс и меч.
Княжич подошел к нему. Князь наклонился, опоясал мальчика, сказал растроганно:
— На честь и славу, сынок, благословляю тебя. Отныне ты муж есть.
И, застегнув поясную капторгу>1, взял за руку и повел из храма. А там, на месте, где остановилась колесница княгини, стоял под седлом в дорогой попоне княжеский конь, которого держал под уздцы Александр Маркович.
Василий Ярославич подвел племянника к коню, подхватил под мышки, усадил в седло.
У княжича дух захватило от такой выси, помстившейся ему с седла,— на коне сидел он впервые.
Князь понимал чувства ребенка, помнил свое пострижение. Подтягивая путлицу стремени по росту седока, говорил ободряюще:
— Дай Бог тебе, сынок, пути доброго, счастливого. И вот тебе кормилец и пестун твой, Александр Маркович, воин добрый и искусный. Слушайся и почитай его. Учись от него делу мужскому, ратному. Не ленись, потому как лень — мать всех пороков. А князь с пороками не князь — грязь.
Сунув носок сапожка мальчика в стремя, князь хлопнул по крупу коня:
— В путь, Александр Маркович.
Кормилец повел под уздцы коня. Затаив дыхание сидел в седле юный постриженец. Выехав из дворца на колеснице ребенком, он возвращался в него воином, мужчиной.
Но едва во дворе кормилец снял его с коня, как он, крикнув: «Я к маме!» — побежал к крыльцу. Александр Маркович, улыбаясь, смотрел ему вслед, понимая чувства отрока: «Пусть потешится дите, пока в младости».
•Капторга — застежка.
— Мам, меня постригли! — вскричал княжич радостно, вбегая в светелку княгини.— Я уже воин! Вот, видала?
И он ухватился за рукоять меча и впервые обнажил его.
— Запомни, сынок, никогда не обнажай меч просто так,— сказала серьезно Ксения Юрьевна.— Настоящий воин обнажает его только в бою с врагом.
Княжич смутился, долго ловил концом меча устье ножен, поймал. Загнал меч в ножны.
— Поздравляю тебя, Мишенька,— улыбнулась Ксения Юрьевна, дабы замять неловкость,— А кто у тебя пестун?
