Сивухин вышел из своей комнаты с одной единственной целью – попробовать борщечку из соседской кастрюли. Этот вечно пьяный, вечно голодный, неухоженный субъект частенько выходил на охоту за соседской жратвой. Там половничек супа, там пару ложек макарон, там стакан компота – вот и сыт себе. Не пойман так сказать, не вор. А как поймать? Ну меньше супа стало? Да выкепел! Меньше макарон? А уварились! Хозяйкам следить за варящейся, жарящейся пищей некогда. Стирки, глажки, опять же сериалы.
Сивухину уже несколько раз подходила очередь на отдельное жилище. В его комнатушке были прописаны и бывшая жена, и дочь, давно нашедшие себе порядочного мужа и отца. Однако Сивухин всякий раз отказывался переезжать, мотивируя тем, что здесь – его Родина.
Помимо прочих достоинств Сивухин обладал еще одним – замечательным слухом. Подслушивание было страстью Сивухина. Он мог согнувшись часами стоять у замочной скважины, прикладывая ухо к холодной и шершавой стене. Подслушивание давало Сивухину ощущение семьи, погружение в личную жизнь соседей делало их близкими родственниками. Вот и на этот раз Сивухин ничего не мог поделать со своей страстью. Услышанное в ту минуту навсегда перевернуло его жизнь.
Нина Михайловна громким шепотом поведала зятю «страшную тайну»:
– Филимон я хочу оставить тебе наследство, большое наследство. Обещай, что часть денег ты отдашь в храм, а часть оставишь себе. Поклянись самой страшной клятвой, – приказала теща.
Филимон тупо уставился на тещу, ему казалось, что он сошел с ума. Поведение тещи было настолько необычным, что все это казалось сном.
– Ты, что оглох, – злобно прошипела теща, дергая его за рукав. – Клянись.
– К-кклянусь, – пролепетал вконец замороченный Филимон, – самой с-страшной клятвой.
Теща прикрыла глаза, едва сдерживая очередной приступ тошноты:
– В одном из номеров журнала «Будни Механизатора» лежит марка. Это очень редкая и ценная вещь, я хранила ее всю жизнь, в память о…
Филимон проворно подставил теще тазик, и аккуратно вытер ей рот платком.
Теща продолжила:
– Это был великий человек, он улетел…, но… обещал вернуться… Марка стоит много очень много, я узнавала… Мужчина с палкой, возле дома… Я всегда хотела в Сингапур, чтоб лиловые негры… Теперь вот не успею…
«Господи, – озарило Филимона, – да ведь она бредит. Точно, у нее просто крыша поехала».
Эта мысль привела Филимона в чувство.
– Нина Михайловна, я пожалуй пойду скорую вызову, – сказал Филя и сорвался с места.
Мысль о том, что теща не такая уж стерва, побудила его к активным действиям. Он наклонился над ней, пощупал горячий лоб и почти с нежностью промокнул капельки пота на ее широком скуластом лице.
Сивухин, ставший «слушателем» этого разговора, дождался пока за Лоховским не хлопнет входная дверь и тихонько проскользнул в комнату. Убедившись, что Нина Михайловна находится в крепких объятиях Морфея, он рванул к серванту.
Глаза скакали от полки к полке, тело сотрясал мелкий озноб, руки были ледяными. От нетерпения Сивухин пританцовывал на месте. Верхняя полка – ничего, нижняя – пусто, на шкафах подшивки журналов тоже не было. От отчаяния Сивухин застонал. Вот гад, Филя, опередил. Уже прибрал к рукам подшивочку. Сивухин огляделся по сторонам, чтобы слямзить и увидел на столе начатую пачку «Астры». «С паршивой овцы, хоть шерсти клок,» – подумал Сивухин, оглянулся на умирающую и вытащил пару сигарет. Через секунду ничего не напоминало о пребывании в комнате Лоховских этого неприятного субъекта. Разве что слегка сивушный аромат, смешанный с запахом давно немытого тела и дешевых сигарет.
Скорая приехала довольно быстро, тещу положили на носилки и два дюжих санитара с трудом дотащили ее до машины. Филимон в больницу не поехал, отправив туда жену. Все оказалось не так страшно, как представляла Нина Михайловна. Доктор сказал, что это типичный случай острого пищевого отравления на фоне чудовищного переедания. Пару-тройку дней Нину Михайловну еще продержат в больнице под капельницами и клизмами, а потом отпустят домой.
Наконец-то Филимон вздохнул спокойно, приятно снять с себя ощущения вины, знать что ты – не убийца (пусть даже собственной тещи). Это был повод, который стоило отметить. Два дня Филимон жил как в раю: долго нежился в постели, смотрел по телевизору свой любимый футбол, играл с женой по вечерам в шашки. Конечно же он признался ей, что его сократили и клятвенно пообещал в ближайшие дни стать на биржу. Машенька его была женщиной понятливой и спокойной. Филимон часто задумывался как у Нины Михайловны могла родиться и воспитаться такая дочь. Это оставалось для бывшего младшего научного сотрудника загадкой.
