— Воевать ёк![5] — крикнул он.
— Ёк, ёк, — подтвердил Чухрай и спросил по-татарски: — Что надо?
— Наш мурза здесь пасет стада, — показал на степь татарин. — А кто вы будете? И зачем перешли Тилигул?[6]
— Едем сюда к родным.
Этот ответ Чухрая не понравился ордынцу.
— А зачем вчера вас десять десятков перешло сюда? Зачем?
— От нехороших людей уходили к своим родным, — повторил Чухрай и прямо посмотрел в раскосые глаза татарина.
Тот помолчал несколько мгновений, словно обдумывая новый вопрос.
— Жить у нас будете?
— Жить будем.
— Тогда говори где, чтоб мурза знал, куда за десятой долей[7] приехать.
— Когда осядем на месте, то известим, — сказал Чухрай, мысленно проклиная татарина.
Ни ему, ни его товарищам вовсе не улыбались будущие наезды ордынцев за десятиной.
Татарин подъехал к Чухраю. На плоском лице его, обросшем редкими седыми волосами, показалась улыбка.
— Алаша якши![8] — сказал он и погладил грязной, в коросте рукой морду коня Семена Чухрая. Семен знал обычаи и нравы кочевников Дикого поля: здесь похвалой лошади намекали, что ее нужно подарить. Семен полюбил своего рыжего жеребца и не хотел с ним расставаться. Поэтому, едва сдерживая раздражение, он, в свою очередь, погладил вороного приземистого иноходца ордынца.
— Да и у тебя не хуже, — ответил он.
Но в глазах татарина уже вспыхнули алчные огоньки.
— Давай, казак, меняться, давай! — обрадовался кочевник, не отрывая руки от гривы жеребца. — Я — Ураз-бей, сын Оказ-мурзы, даю тебе за твоего коня своего и в придачу еще одну кобылу…
Чухрай понял: только суровостью можно пресечь домогательства сына мурзы.
— Я, достопочтеннейший Ураз-бей, не меняю коня, как не меняю друга.
— Тогда сам Оказ-мурза отберет его у тебя, неразумный казак, — рассвирепел татарин.
— Даже хан не отберет моего коня, пока у меня есть вот это. — Улыбаясь, Чухрай поднес к носу Ураз-бея дуло пистолета. — Видишь? А стреляю я вот как. — Семен порылся в кармане шаровар, достал оттуда небольшую золотистую айву. Дружески подмигнув татарину, он высоко подбросил айву над головой и выстрелил в нее из пистолета. Расщепленная пулей айва разлетелась на мелкие куски.
— Смотри, так будет с башкой любого, кто захочет отнять у меня коня, — сказал Семен, глянув из-под седых бровей на ордынца.
Тот схватился было за рукоятку своей кривой сабли, но, увидев, что казак быстро спрятал в кобуру дымящийся пистолет и взялся за другой, заткнутый за кушак, выругался и, метнув полный ненависти взгляд на Чухрая, круто повернул коня. Через мгновение Ураз-бей и его ордынцы скрылись за холмом.
— Промахнулся басурман, — сказал Корж, — промахнулся. А если бы татар поболее было, взяли б они нас в сабли. Смотри, война с турком не так давно закончилась, а они снова рыщут… Теперь сын мурзы всю жизнь на тебя, Чухрай, будет обиду держать.
— Знаю, — ответил Семен. — Да иначе, хлопцы, нельзя. Дать басурману поблажку раз, он потом с шеи не слезет…
Казаки невесело засмеялись. Хотя татары ускакали, но было ясно, что они затаили обиду, наверное, не только на одного Чухрая и при случае постараются отомстить. Казакам был чужд страх перед ордынцами, но они уже вдохнули тревожный воздух Ханщины, где хозяйничали их исконные враги.
С невеселыми думами сечевики молча продолжали свой путь, пока не въехали в небольшую балку, на дне которой журчал ручей. Встречный ветерок донес кизяковый дымок родной слободы.
