— Нет.
Он опять ударил ее и сдернул с ее головы косынку.
— Ты опять отрастила слишком длинные волосы. Я нахожу это отвратительным. Агарь, достань ножницы.
— Нет, отец, ты не будешь стричь мне волосы.
— Агарь! Принеси сейчас же ножницы. Позволь мне сказать тебе, Нада, что честь и целомудрие этой семьи будут соблюдаться.
— Тебе не надо больше беспокоиться о своей чести и моей целомудренности, — сказала она.
— Успокойся, Нада! — воскликнула мать.
Ибрагим сердито взглянул, не веря.
— Что ты имеешь в виду?
— Я больше не невинна.
Раздались причитания женщин. Рамиза упала в обморок. Глаза Ибрагима безумно расширились.
— Ты лжешь! — нелепо закричал он. Он в недоумении замахал руками. — Это правда, что ты говоришь?!
— Да.
— Тебя изнасиловали, взяли против твоей воли. Так это случилось!?
— Нет, отец, я сама хотела.
— У тебя… у тебя ребенок!
— Возможно, но может быть и нет. Какая разница?
— Кто он?
— Они, отец.
— Ты это сделала нарочно, чтобы унизить меня!
— Да, так, отец.
— Нарочно… чтобы унизить меня… лишить меня чести… Ты это сделала…
— Я слышала много раз, как ты спрашивал: кто скажет льву, что его дыхание плохо пахнет? Ты дикарь, отец. Если сейчас ты чувствуешь боль, то чувствуй ее глубоко и сильно, потому что это та боль, которую ты причинял мне каждый день моей жизни. Я не боюсь за свою жизнь, потому что она никогда на самом деле не начиналась. Ее никогда не было. Я никогда не жила для себя, только для тебя. Так что исполняй свой благородный долг.
— Нада, очнись!
— Иди к черту, отец.
— Нада!
— Когда-то Ишмаель читал мне об иерихонской шлюхе, которая прятала шпионов Иисуса Навина. Так что отомсти за позор, который принесла тебе твоя дочь-шлюха. Я пойду гулять по улицам Иерихона. Ты меня найдешь.
Она вышла, а Ибрагим бросился в свою спальню и вернулся, застегивая пояс с висевшим на нем кинжалом. Он рванулся к выходу. Агарь загородила ему дорогу, упала на колени, обхватила его руками.
— Нет, Ибрагим! Прогони ее. Мы никогда не произнесем ее имени!
Рамиза повисла на нем, обняв его руками. Он яростно отшвырнул их, отпихнул обратно. Они скорчились на полу, рвали на себе волосы, а он, шатаясь, вышел вон.
Тело Нады нашли в канаве на следующее утро. Шея у нее была сломана и горло перерезано. Ее волосы были грубо острижены.
Увидев у моста Алленби доктора Мудгиля с мукой на лице, я без слов понял, что случилось.
— Нада, — только и сказал он.
Как странно. Я не заплакал. Доктор Мудгиль просил меня не ходить в дом отца. Он просил меня уехать вместе с ним в Лондон.
— Нет. Сейчас я пойду домой.
Странно… я не мог плакать… и не был испуган…
Я заметил ужас в глазах матери, прикованных ко мне, когда я проталкивался через испуганных соседей. Я вошел в гостиную.
Хаджи Ибрагим сидел в своем большом кресле, ожидая меня. Его глаза в красных жилках были вдвое больше, чем обычно. Лицо отражало причудливые тени от мерцающего света свечей перед фотографиями Омара и Джамиля. Я смотрел на него, наверно, целый час. Не было слышно ни звука, кроме нашего хриплого дыхания.
— Говори! Говори! Я приказываю тебе говорить! — сказал он чужим голосом.
Прошел еще час. Его глаза вкатились обратно в голову. Он выкарабкался из своего кресла и неровной походкой подошел к столу. Он распахнул одежду, вытащил свой кинжал, еще со следами крови Нады, и воткнул его в стол.
— Ты… ты когда-то был моей надеждой… — проскрипел он. — Но у тебя нет храбрости женщины. — Он подошел ко мне и обнажил горло. — Давай, Ишмаель, сделай это!
— О, да, да. Я собираюсь убить тебя, отец, но сделаю это посвоему. Твой кинжал мне не нужен. Я просто буду говорить. Я буду говорить с тобой — на смерть. Так что открой свои уши, отец, и слушай очень внимательно. — Он уставился на меня. Я начал. — В Яффо я сам видел, как обеих твоих жен и Фатиму насиловали иракские солдаты!
— Ты лжец, — прорычал он.
— Нет, отец, я не лгу. Их было восемь или десять, и они один за другим подходили к женщинам, и я видел, как в них входят их огромные мокрые скользкие члены!
— Лжец!
— Они бросались на голые тела твоих жен. Они хохотали и шлепали их по задницам! Они отлично провели время!
