Его люди, хотя и пятикратной численности против евреев, никогда в своей жизни не участвовали в лобовой атаке. Больше всего его настораживал вожак евреев, Гидеон. Этот человек дерзко пил из деревенского колодца на виду у всех. Должно быть, он слишком хорошо знает солдатское дело. Шомеры имели репутацию бойцов, и большинство их служило в британской армии в Первую мировую войну. Однако мухтару следует делать то, что ему положено.
Вечером, когда стало тихо и душно, Ибрагим со своим советом поднялся на холм, чтобы по возможности оглядеться. Они смогли разглядеть часть заграждения из колючей проволоки. Евреи зажгли дымные огни, чтобы отогнать комаров; они так устали, что уснули прямо в своих грузовиках с низкими бортами. Невыносимо было видеть, как мужчины и женщины бесстыдно спали рядом друг с другом. Сумерки сгущались, воздух на холме проникался запахом гашиша, поднимавшимся от деревенской площади, и бойцы становились все смелее. Когда дневной свет совсем погас, они стали исчезать по четыре-шесть человек, как для кражи.
Ибрагим занял свое место во главе первой волны в трех-четырех сотнях ярдов от колючей проволоки. Выстрелы, смутно послышавшиеся от дороги, были сигналом, что баррикада на месте. Вторая волна расположилась за валунами на высоте, чтобы вести огонь прикрытия, если евреи начнут стрелять первыми.
Ибрагим присел на корточки, за ним последовали его люди. Дело сразу же пошло плохо. Группа уборщиков в тылу производила слишком много шума. Старики хвастали своими боевыми подвигами; женщины и дети громко болтали в предвкушении добычи.
Вторая волна, которая должна была прикрывать наступление первой, слишком рано открыла огонь, тем самым сведя на нет элемент внезапности. И более того, они стреляли на короткое расстояние, прямо по спинам Ибрагима и его людей. Фарук, всего несколько часов назад объявивший священную войну и находился сразу за своим братом, бросил ружье и удрал, а за ним последовали еще трое.
Наступила пугающая и странная тишина.
— Ты думаешь, они все убиты? — прошептал кто-то Ибрагиму.
— Заткнись, сын осла! — огрызнулся Ибрагим.
— Почему они не стреляют?
Когда еще один из его людей пополз обратно, Ибрагим встал и поднял ружье.
— Аллах акбар! — крикнул он. — Бог велик!
— Аллах акбар! — повторили в долине.
Все побежали в беспорядке за Ибрагимом, устремившись к колючей проволоке. Они становились на колено, стреляли, снова бежали, становились на колено, стреляли и снова бежали. Боевой клич нарастал.
Все еще нет ответного огня от евреев!
— На проволоку! — крикнул Ибрагим.
Когда оставалось всего пятьдесят футов, случилось страшное. Оглушительный рев сирен извергся с еврейской стороны, затопив все остальные звуки. А евреи заполнили небо пламенем, превратив ночь в день, как было, когда Господь заставил солнце остановиться для Иисуса Навина. Захваченные врасплох внезапным светом и шумом, арабы замерли на месте, как олень в свете прожектора. Затем евреи произвели дружный залп, и хотя они стреляли в воздух, несколько деревенских попадали в страхе на землю. После второго залпа в воздух вторая и третья волны смешались с первой, безудержно бежавшей в отступлении.
Сражение закончилось.
Уборщицы, ждавшие на краю поля, увидели своих сыновей, отцов, мужей, бегущих вприпрыжку, молча, крадучись по дороге обратно в Табу.
— Что случилось?
— Они впустили больше трехсот хаганцев, когда стемнело!
— Нас обстреляли из пулеметов!
— У них прятались сотни английских солдат!
— Они применили отравляющий газ!
— У них огромное численное превосходство!
Рассвет застал Ибрагима одиноко сидящим на вершине холма, вглядываясь в еврейский лагерь. Он был полностью унижен. Сначала тех, кто упал, приняли за раненых, но они попросту побросали свое оружие и убежали. Когда наконец он спустился в деревню, те, что еще не разошлись по домам, сонно собрались возле кафе. А когда Ибрагим направился к своему дому, они разразились приветственными криками.
— Мы им дали урок, они его не забудут!
— Я убил по крайней мере троих!
— А я язык отрезал вот этим, — сказал другой, размахивая своим кинжалом.
