— Видели, как не видеть, причем буквально на днях. Поэтому и принес к вам лично, других в известность не ставил. Вы рассмотрите монеты получше, особенно дату чеканки. Все сразу станет ясно.
Ушаков придвинул стопку к себе, вперил в нее взгляд. Лицо его постепенно наливалось кровью, дыхание участилось, ноздри раздувались, словно у ищейки, почуявшей след. Он спровадил секретаря и уставился на меня как чекист на врага народа.
— Откуда они у тебя? — хмуро спросил Ушаков. — Неужели присвоил в доме Сердецких? Я был о тебе лучшего мнения, барон.
— Никак нет, — с обидой произнес я. — Я ни копейки не вынес из дома Сердецких. Зря вы обо мне, так говорите, Андрей Иванович.
— Тогда где ты раздобыл эту дрянь? — рявкнул побагровевший Ушаков.
— Ростовщик Пандульфи вместо сдачи выдал.
— Пандульфи… Не знаю такого. Рассказывай все от начала до конца.
Я, пока добирался, успел составить в голове примерный план доклада, поэтому бегло изложил события, начиная с заложенной шпаги, и, заканчивая недавними событиями.
— … и только на улице понял, что в руках у меня фальшивые монеты.
— И ты никому об этом не стал говорить?
— Признаюсь, были мысли арестовать Пандульфи, но потом я решил, что вернее будет рассказать вам, что и как.
Ушаков задумался.
Я стоял напротив, стараясь не мешать ему. Наконец, генерал очнулся:
— Молодец, что ушел тихо, — одобрительно произнес он. — Рыбку не спугнул. Говоришь, Пандульфи звал тебя, обещал познакомить с полезными людьми.
— Так точно.
— И приглашение это ты пока не принял.
— Не понравилось мне оно, Андрей Иванович. Фальшивое, как эти пятаки, — я кивнул в сторону медяков, разложенных на столе.
— И я чую, что неспроста тебя ростовщик заманивает. Чего-то он от тебя хочет, и мне, грешному, любопытно узнать чего именно.
— Может, я к нему снова приду за деньгами. Мало ли какая нужда у меня образоваться могла, — предложил я.
Ушаков покачал головой.
— Нет, на тебя у меня другие виды. Ты все же ступай к себе, отоспись и приходи завтра прямо сюда. Утра вечера мудренее. Я тут покумекаю малость и определю, как мы поступим.
Я давно заметил, что Ушаков любит принимать решения после долгого и тщательного обдумывания. Наверное, эта привычка позволила ему так долго сохранять за собой кресло.
Дома меня ждал встревоженный Карл. Ему рассказали, что Ушаков забрал меня с собой, и кузен изнемогал от дурных предчувствий. Слишком памятным оказалось пребывание в казематах. Слишком…
— Все в порядке, Карл. Не стоит волноваться: Андрей Иванович не собирается отправлять меня в колодничью палату, — бравурным тоном произнес я на пороге.
— Ушаков очень хитрый и опасный человек. У него глаза как у лисы, никогда не знаешь, что прячется за их выражением. Зачем ты связался с ним, Дитрих?
— Можно подумать меня кто-то спрашивал, — усмехнулся я. — Давай лучше на стол мечи, что у нас в печи.
Карл, хоть и сносно овладевший русским языком, до сих пор не понимал многих идиом и потому застыл с растерянным удивлением.
— На стол накрывай, — хмыкнул я. — В смысле жрать хочу, больше чем… Э… не буду смущать твой юный возраст.
Карл все сильнее и сильнее проявлявший задатки Казановы лукаво подмигнул и, вооружившись ухватом, извлек из печи горшок, приподнял крышку. Пахло изумительно. Что может быть лучше каши с мясом, приготовленной в печке!
— Дарья сегодня превзошла саму себя, — одобрительно произнес я, доставая ложку.
— Это не Дарья готовила, — скромно потупил глазки Карл.
— Да? — изумленно протянул я. — И кто же новая Марья-кудесница?
— Как ты догадался? — округлил глаза Карл. — Ее действительно зовут Маша. Она прислуга из соседнего дома. Служит у медика из Англии, если не ошибаюсь, его зовут Джоном Куком[18].
— Что это за птица?
— Птица? О, майн гот, ты опять пользуешься непонятными русскими словечками! Неужели нельзя хотя бы в разговоре между нами пользоваться языком наших отцов?
— Если хочешь в совершенстве изучить русский, привыкай, что мы даже наедине будем общаться только на этом языке. Так что это за доктор?
Спрашивал я отнюдь не из праздного любопытства. Как и у любого нормального человека у меня имелся и собственный шкурный интерес. Кирилл Романович предупреждал, что здесь я подвержен тем же болезням, что и любой житель этих мест. Прививки, сделанные в детстве, остались там… в будущем, в другом теле. Чума, оспа, любой бич восемнадцатого века несет мне смерть. И хотя ничего серьезного я после выхода из Петропавловской крепости не подхватил, о здоровье стоит позаботиться.
