— Договоришься у меня, сволочь, — Михайлов двинул его так, что клацнула челюсть.
— Постой, ты убьешь его, — остановил я, повторно занесенный кулак гренадера.
— Да он издевается, скнипа![15] — произнес разгоряченный солдат.
Управляющий поднялся, из разбитого рта сочилась кровь. Он вытер ее кружевным манжетом, выплюнул на паркетный пол раскрошенный зуб.
— Я буду жаловаться на вас обер-полицмейстеру.
— Жалуйся кому угодно.
— Дозвольте мне, господин капрал, — снова высунулся Михайлов.
— Давай, — разрешил я.
Гренадер вытянул руки вперед, схватил управляющего за шиворот будто кутенка, без видимого усилия оторвал от земли и стал трясти, словно тряпичную куклу. Голова несчастного болталась из стороны в сторону.
— Оставьте меня, — жалобно попросил он. — Мне дурно.
— Отпусти, — разрешил я.
Михайлов тряхнул его напоследок и разжал руки. Тело управляющего с гулким стуком опустилось. Он встал на четвереньки, икнул. Послышались неприятные звуки, управляющего тошнило.
Я подцепил кончиком шпаги скатерть, сдернул со стола и бросил к нему:
— На, утрись.
— Спасибо, — он вытер лицо, посмотрел на нас и съежился в непритворном ужасе:
— Я… я провожу, ключи у меня.
— Прекрасно, — сказал я, упирая в его грудь лезвие шпаги. — Только будь благоразумным.
Мы нашли Михая в подвале, бледного и безмерно уставшего. Похоже, парень давно распрощался с жизнью. Управляющий разомкнул цепи.
— Вставай парень. Мы за тобой.
— Вы?! — Михай всмотрелся в меня с изумлением. — Вы, господин капрал?!
— И не один, — выступил вперед Михайлов. — Собирайся, тезка. Думал, мы тебя здесь помирать заставим?
— Я не верю своим глазам! Вы, господин капрал. Мишка, — освобожденный заплакал.
— Что же вы аспиды с человеком делаете, — укоризненно произнес Михайлов.
Он обратился ко мне:
— Разрешите, ваше благородие, пана управляющего на цепочку посадить, как собачку. Чтобы не убег, значица.
— Валяй, — разрешил я.
Пока гренадер громыхал цепями, мы с остальными солдатами из моей пятерки вывели пленника на свет.
— За что же они тебя так? — спросил я.
— Давайте провожу вас, господин капрал. Сами посмотрите, — предложил парень.
— Веди.
Мы двинулись по коридору, но нас, похоже, опередили. Навстречу бежал Чижиков:
— Ваше благородие, идите сюда, гляньте, что мы нашли.
За выбитыми дверями оказалось темное помещение, похожее на маленький склад, заставленное от пола до верха дубовыми сундуками, окованными железом. Один из них был открыт.
— Посветите, — приказал я.
Чижиков придвинул чадящий светильник. Я запустил руку в сундук и выудил горсть непонятных округлых предметов, поднес поближе к глазам и изумлено произнес:
— Пятаки?!
Сундук оказался набит медными пятикопеечными монетами. Кому понадобилось столько? Что за странный способ хранить капиталы?
— Эхма, скока же тут их, — присвистнул запыхавшийся Михайлов, снимая шапку. — Цельное состояние.
— Не одна тыща поди, — поддакнул Чижиков. — Скока же времени их сюда возили?!
— Долго, — произнес Михай. — Только при мне пан Потоцкий возков десять привез. При мне сундучок треснул, и денежки посыпались. Пан заприметил и осерчал. Чуть не зарубил, курва.
Гренадеры смотрели на это богатство как зачарованные. Вряд ли им раньше доводилось видеть перед собой столько денег. Помещение походило сейчас на сказочный клад пиратов Карибского моря.
Я повертел пятак в руках, вынул из кармана подобный, оставшийся с последнего жалованья. Оба похожи как близнецы, с одинаковой надписью «пять копеекъ», разве тот, что из сундучка выглядел не в пример новым. Да и дата на нем стояла другая, на моем 1723 год, а на новом — 1728-й. Других различий я не нашел.
— Думаю, надо в полицию идти, а еще лучше в Тайную канцелярию. Пущай знающего человека пришлют. Пятачки-то вдруг того… не настоящие, — высказал вслух предположение Чижиков. — Много фальшивых ходют, нас предупреждали. В приграничных гарнизонах жалованье пятаками выдавать запрещают.
— Так и сделаем, отправим гонца к Ушакову. Дело, судя по всему государственной важности, — кивнул я. — И будем молиться, что это на самом деле фальшивки, иначе…
Я не договорил. И без моих слов все было понятно.
