— Сашенька, это мои земляки, бароны фон Гофен и фон Браун, — обняв жену за талию, игривым голосом произнес Бирон. — А это моя жена, княгиня Александра Александровна.
— Очень приятно, господа, — вежливо произнесла женщина.
После того, как ее отец — сиятельный князь Меншиков — впал в немилость и оказался в опале вместе со всей семьей, она провела четыре тяжелых года в ссылке в Березове, где наряду с простыми крестьянками «чинила платье и мыла белье». В 1731 году, взошедшая на престол Анна Иоанновна, вернула Меншиковых из ссылки — выжили только Сашенька, унаследовавшая красоту старшей сестры Марии — невесты Петра Второго, и ее брат, тоже Александр. Ссылка изменила их характеры. Некогда взбалмошные и тщеславные баловни судьбы превратились в саму простоту и скромность. Александра вышла замуж за Густава Бирона и жила в пышности и богатстве, однако в сундуке ее до сих пор хранилась крестьянская одежда, привезенная из Березова.
Несмотря на вежливое и скромное обращение женщины, мы быстро поняли, что пребывание наше в этом гостеприимном доме затягивается, и поспешили раскланяться.
Выйдя из ворот, я резко остановился. Шедший позади Карл не успел среагировать и врезался мне в спину.
— Ты чего? — удивился кузен.
— Ничего, — сказал я. — Когда подполковник сказал прийти в канцелярию?
— Через десять дней, — спокойно пояснил Карл.
— Вот именно, что через десять, — с нажимом произнес я. — Надо каким-то образом перекантоваться десять дней, и как это сделать, если в карманах свищет ветер, и мы не знаем здесь ни одной души?
— Пере… что? — не понял Карл.
— Перекантоваться. Ладно, забудь, — махнул рукой я. — Так, выраженьице липкое. Я вот к чему — вопросы надо порешать: где жить и что есть. Было бы лето, с ночевкой особых проблем бы не возникло. Тут половина домов пустые стоят — залезай и живи, только на глаза не попадайся. Но сейчас поздняя осень, даже днем холодно, а ночью вообще зуб на зуб не попадает, плюс дождь как из решета с утра и до вечера, значит, нужно искать какую-нибудь съемную квартиру или постоялый двор, где тепло и сухо.
— Петербург дорогой город, — сообщил кузен.
— Вот именно. За любую ерунду штаны последние снимут. При наших нынешних финансах, вернее совсем без них — ничего хорошего нам не светит. Деньги нужны.
Действительно нужны. Без них, что в осьмнадцатом веке, что в двадцать первом — труба. И как достать сумму, которой хватит на ближайшие день-два, ума не приложу. Заработать? Каким образом? Все что я умею, здесь вряд ли пригодится. Даже грамотность моя относительная, ибо письменность, что русская, что немецкая отличается от той, что меня учили. Я понятия не имею где и когда надо ставить всякие «яти» и не уверен, что «жи-ши» пишутся сейчас через «и». И тем более местным не надо ставить программку на компьютер, настраивать принтер или менять картридж в ксероксе. Никому, выходит, мои умения не нужны.
И по хозяйству помочь не сумею. Городской быт мало, чем отличается от деревенского: парового отопления нет, удобства во дворе, ванну не принять, еда в печах готовится, а их топить надо углем или дровами.
А я дрова-то рубил раза два в жизни, на даче. Обычно давал соседу бывшему колхознику пять сотен, так он мне два кубометра березы за день колол и в поленицу укладывал.
Отправиться в порт, поработать грузчиком? Во-первых, дворянину зазорно, во-вторых, денег больших вряд ли заработаешь, а спину с непривычки сорвать можно. Да и руки у меня после дыбы не прошли, не стоит перенапрягать.
— Может, продадим что-нибудь? — предложил Карл.
— Ну да, чтобы продать что-нибудь ненужное, сначала надо купить что-нибудь ненужное, а у нас денег нет.
Кузен, не читавший Успенского, не оценил шутку юмора.
Впрочем, рациональное зерно в его предложении есть. Мне приходилось оказываться в стесненных обстоятельствах, и тогда на выручку приходили ломбарды. Не знаю, как с ними обстоит дело в России восемнадцатого века. Наверняка должны существовать, если не ломбарды в классическом виде, так ростовщические конторы или лавки, где можно взять деньги под проценты, оставив что-нибудь в заклад. При Бироне (фаворите) ремесло это цвело и пахло. Гонения на ростовщиков начались позже, при Екатерине Второй, когда дворяне прозакладывали чуть ли не все имения. А пока тишь да гладь.
