«В тебе все прелестно, — молвила королева, — а за любезное твое согласие благодарствуй».
Переодевшись в кастильский наряд, Дараха прожила во дворце еще несколько дней, пока королевская чета не выехала оттуда, дабы начать осаду Гранады. Дараху королева почла за лучшее оставить в Севилье, полагая, что тяготы военной жизни будут для девицы непосильны, а здесь ее сумеют склонить к христианской вере. Королева поселила Дараху у дона Луиса де Падилья, своего ближайшего советчика и весьма знатного кабальеро, чья дочь, донья Эльвира де Гусман, стала подругой Дарахи, причем отцу и дочери наказано было заботиться о юной мавританке. И хотя Дараху окружили здесь любовью, ей было весьма тяжко жить вдали от родины, а еще более томилось ее сердце из-за другой тайной причины, которую девица никому не открыла; напротив, с ясным лицом и веселой улыбкой она сказала, что ежели так угодно ее величеству, то и она, Дараха, почтет это за удовольствие и великую милость.
А надобно вам знать, что родители Дарахи обручили ее с неким благородным мавром из Гранады по имени Осмин. По всем статьям был он почти ровня Дарахе: молод, богат, учтив, умен, а главное, отважен и решителен, и к каждому из сих достоинств можно было с полным правом прибавить «весьма». Испанским языком он владел так свободно, будто родился и вырос в самом сердце Кастильи. Сколь похвальны такие знания для доблестных юношей, составляющих гордость своих родителей, кои сумели обучить их разным языкам и благородным наукам! Нареченную свою Осмин любил нежной любовью. Он так почитал ее, что, если бы ему дозволили, водрузил бы на всех алтарях статуи Дарахи. Ею одной были заняты его помыслы, лишь по ней он томился и вздыхал. И благодарная невеста платила ему тем же.
В любви своей, как и во всем прочем, они были равны, но всего более изумляла целомудренная невинность их чувств. В своих письмах они обращались друг к другу с самыми нежными словами и обменивались трогательными подарками. Часто встречаясь и навещая друг друга, они ни словом еще не обмолвились о своей любви. Но глаза их были красноречивей уст и не упускали случая наговориться вволю. Осмин и Дараха любили друг друга с младенчества, уже много лет («много» сказал я так, для красного словца, ведь лет было обоим немного), и никто не чинил препятствий их чувству, Любовь этих детей и искренняя дружба их родителей связали обе семьи столь тесными узами, что все мечтали превратить эти узы в родственные и отпраздновать свадьбу. Однако задумано было сне в недобрый час и под несчастливой звездой: едва окончился срок помолвки, как испанцы осадили Басу.
Начались тут волнения и тревоги; свадьбу решили отложить, дабы соединить влюбленных при более благоприятных и радостных обстоятельствах, когда можно будет устроить игры и празднества, подобающие такому торжеству и высокому сану жениха и невесты.
Кто был отец Дарахи, я уже сказал. А мать ее была племянницей Боабделина, правителя того города, в котором предполагали играть свадьбу. Осмин же приходился двоюродным братом королю Гранады Мухаммеду, прозванному «Малышом»[94].
И вот, когда по прихоти враждебной фортуны все замыслы рушились, а Дараха оказалась во власти испанских королей и была увезена в Севилью, ее нареченный, узнав об этом, впал в несказанную тоску. Сетуя на свое злосчастие, он испускал такие жалобные вздохи и стенания, что всякий, кто его видел, проникался глубоким состраданием. Столь велика была его скорбь и столь чувствительна утрата, что душа его не смогла вместить великого горя; вскоре оно захватило и тело юноши, который занемог тяжкой болезнью, не поддававшейся лечению, ибо никто не мог ее распознать, а лекарство находилось слишком далеко. Признаки смертельного недуга становились день ото дня все более устрашающими, ибо возрастала скорбь юноши. Не помогали никакие снадобья; но хуже всего было то, что причины недуга никто не понимал. Удрученные родители потеряли надежду увидеть сына здоровым, врачи предрекали ему смерть, а частые обмороки юноши подтверждали сей приговор.
Все пребывали в унынии, и больной уже готовился к смертному часу, как вдруг у него возник замысел, суливший некую надежду, хоть и не безопасный; но в сравнении с той опасностью, которая грозила ему, большей уже быть не могло. Горя желанием осуществить свою мечту и добиться свидания с невестой, Осмин приободрился и стал поправляться, мужественно сопротивляясь всему, что могло расстроить его затею. Грусть и меланхолия были забыты; юноша думал лишь о том, как обрести здоровье. От одних этих мыслей ему становилось лучше, хоть перед тем никто из окружающих уж не надеялся на его выздоровление. Верно говорится, что желание побеждает страх, преодолевает препятствия и устраняет помехи. А радость для больного — лучшая микстура и болеутоляющий настой; посему так важно доставлять больному удовольствие, и если видишь, что он развеселился, считай его выздоровевшим.
