— Я думала, тебя дебилом жизнь сделала, — сказала Верка с сочувствием. — Алкоголизм, контузии там разные. А ты, оказывается, и в детстве редким придурком был.
— Эй, что такое! — Цыпф с шумом втянул в себя воздух. — Горит где-то!
— Хреновина эта новоявленная и горит, — Зяблик вскочил на ноги. — Неужто от бычка занялась!
И действительно, из фиолетовой чаши столбом валил дым, куда более светлый, чем окружающие сумерки. Прежде чем ватага приблизилась к месту загорания, Смыков успел отчитать Зяблика за преступное головотяпство, а тот в ответ пообещал спалить при случае весь этот паскудный мир или хотя бы половину из его треклятых измерений.
Неизвестно, как развивался бы столь конструктивный диалог в дальнейшем, если бы оба приятеля разом не утратили дара речи — так глубоко было впечатление, произведенное на них видом фиолетовой чаши, до краев наполненной дымящимися окурками. Противно пахло дрянной махоркой и горелой бумагой.
— Вот так пепельница! — присвистнул Зяблик. — Крупный перекур тут проводился. Не меньше чем дивизией.
— Что за фокусы опять! — Смыков, разгоняя дым, махал обеими ладонями.
— Действительно, фокусы! — Цыпф тщательно сравнивал между собой окурки. — Одинаковые. Тютелька в тютельку. Понимаете, в чем тут дело?
— Понимаем, — Верка не скрывала своего огорчения. — Если бы разрешили Лилечке бросить сюда шоколадку, был бы у нас сейчас пуд шоколада.
— Быстрее! — приказал Зяблик, горстями выбрасывая наружу окурки. — Выгружай!
Даже для пяти пары рук работы было более чем достаточно, тем паче что тлеющая махорка обжигала пальцы, а дым ел глаза. Едва только волшебная чаша освободилась (под ногами теперь сияло и дымилось, словно ватага по примеру легендарных нестинаров собиралась плясать на углях), как Верка боязливо сунула в нее плитку прессованных орехов, на всякий случай освобожденную от обертки.
Ждать результатов пришлось недолго. Очертания чаши вдруг потускнели и утратили четкость. На мгновение она вновь стала роем мельтешащих искр, а затем исчезла бесследно. Ореховая плитка брякнулась на то, что в обычном мире называется землей или твердью, а тут было черт знает чем — некой невидимой, почти условной плоскостью.
— Испортили! — ахнула Лилечка. — Такую вещь испортили!
— Да тут ничего даже бомбой не испортишь, — успокоил ее Зяблик. — Все с хитрым расчетом задумано. И не такими мозгами, как наши.
— Одноразового действия аппарат, — многозначительно произнес Смыков. — Чтоб не обжирались зря. Надо следующего сеанса ждать.
— Вы уверены? — Лилечка оглянулась по сторонам. — Лева, это правда?
— Да, — Лева почесал затылок. — Скорее всего…
— А что мы туда положим завтра? Что-нибудь вкусненькое? — не унималась Лилечка.
— Не положим, а нальем, — строго сказала Верка, в последнее время взявшая на себя обязанности начпрода.
— Спиртяги? — воскликнул Зяблик. — Вот это дело!
— Простой воды нальем, — отрезала Верка. — У нас всего три фляги осталось. А там видно будет.
Ко сну отходили полуголодными, но окрыленными надеждой на скорое изобилие. Все уже засыпали, когда Зяблик поднял голову и замогильным голосом произнес:
— А ведь соврал этот жук навозный, что егерем назвался… Если здесь повсюду такие цветочки растут, то и патронов у его шоблы должно быть навалом…
Никто ничего ему не ответил, да Зяблик уже и сам храпел, как лошадь перед непогодой.
— Без костра мы тут скоро загнемся все к хренам собачьим! — клацая зубами, сказал наутро Зяблик.
— Было бы хоть одно поленце с собой, — мечтательно произнес Смыков, вместо шапки, утерянной еще в Нейтральной зоне, водрузивший себе на голову чалму из махрового полотенца. — Мы бы его размножали ежедневно.
— А жрали бы что? — буркнула Верка, покрасневшими руками ломая очередную плитку шоколада. — Угольки?
Уже окончательно рассвело, и хрустальный чертог, полный смутных теней и обманчивых миражей, вновь засиял вокруг всеми оттенками лазоревого цвета.
— Публика уже на ногах, — сообщил Цыпф, внимательно следивший за суетой, царившей вдали и вблизи. — Блохи очнулись от спячки. Представление возобновляется.
— Тогда, может, и мы пойдем, — предложила Верка. — Или будем сигнала дожидаться?
