– Мы рискуем всем и, в первую очередь, жизнью.
– Я думаю, миллион вас устроит?
– Именно об этой сумме мы и хотели вести речь, – сказал Андрей Наумов, ставя сверкающую зажигалку на стол.
– Тогда можно считать, что мы договорились, – судорожно выдохнул Скобелев.
– Ну что ж, уточним детали. Какое количество этого вещества вы предполагаете поставить?
– Вы имеете в виду единиц товара? – перейдя на странный жаргон, понятный только посвященным в тайну операции, произнес Александр Михайлович Скобелев, глядя в бегающие глаза Андрея Наумова.
– Да. Сколько вы сможете поставить единиц товара, гарантированно?
– Не меньше пятнадцати.
– Пятнадцать контейнеров? – Петр Барышев аж побагровел.
– Да, не менее пятнадцати единиц. Это серьезная сделка, потому и деньги такие.
– А если операция сорвется?
– Тогда я не получу своих денег, – коротко бросил Скобелев.
– Полковник, тогда не только мы все не получим денег, тогда нас всех убьют.
– Я занимаюсь подобными операциями уже не первый год, пугать меня нет необходимости.
– Занимались, – жестко сказал Петр Барышев, наливая коньяк в рюмку.
– Занимаюсь, а не занимался. То, что мне доводилось делать раньше, вы даже не можете себе представить. Там разговор шел не о таких деньгах.
– Но вы же знаете, что наши друзья не настолько богаты.
– Меня это не интересует, – заметил Скобелев, поднимая рюмку и грея коньяк в руках. – И мне неприятно, что вы называете их друзьями.
– Да, вы удивительный человек, – быстро проговорил Андрей Наумов, прикуривая сигарету и нервно затягиваясь дымом.
Александр Михайлович Скобелев, глядя на этих двух удачливых бизнесменов, безошибочно догадался, что таких денег они еще никогда не получали в виде «верха» и все их сделки – ничто в сравнении с задуманной им.
– Александр Михайлович, мы рискуем больше вас, – тихо произнес Петр Барышев, – и если ваша поставка превысит пятнадцать единиц, то наш «верх» тоже должен пропорционально увеличиться.
– Он вырастет пропорционально одному миллиону, – уже как заранее подготовленную реплику, бросил отставной полковник ФСБ.
Мужчины, сидящие напротив Скобелева, побледнели. Действительно, сделка была очень крупной, но и очень опасной. Им хотелось разбогатеть, и в душе Скобелев ликовал. Он уже понял, что все его пожелания будут учтены и выполнены, что эту сделку можно считать свершившейся. Но сделка сделкой, а собственно, предмета торговли у Скобелева еще не имелось. Хотя он уже прикинул, как провести операцию, как заполучить оружие и как передать его мятежному генералу Дудаеву, используя двух позарившихся на баснословный барыш коммерсантов-пройдох. Это на крайний случай, а в идеале…
«Молчи, молчи… – приказал себе Александр Михайлович. – Главное – первоначальный капитал».
Операция – это его трудности, поэтому и сумму он запросил у правительства Ичкерии столь внушительную. И поэтому его, Скобелева, доля была так огромна.
– Можем считать, что мы договорились? – пытливо сверкнул маленькими глазками Наумов и судорожно пожал, плечами.
– Можно считать, договорились.
– Давайте уточним кое-какие детали, – уже спокойно и по-деловому произнес Петр Барышев, поудобнее устраиваясь на диване и извлекая из своего кожаного кейса маленький блокнот с золотыми уголками.
– Не надо ничего записывать.
– Я и не собираюсь, – объяснил Барышев, – просто хочу держать перед глазами календарь.
– Это пожалуйста, – не стал возражать Скобелев. Обсуждение деталей заняло времени в несколько раз больше, чем сама сделка. Мужчины спорили, не соглашались. И Александр Михайлович Скобелев догадался, что товар Дудаеву нужен к конкретной дате, что если генерал решится им воспользоваться, то обязательно накануне выборов российского президента.
Бутылка с коньяком, рюмки, пепельница были отодвинуты на край стола. Андрей Наумов к удивлению полковника ФСБ проявил невероятную неуступчивость. Он боролся за каждый день, отстаивая ранее обговоренные с президентом Ичкерии сроки.
– Хорошо, господа, считайте, что мы все решили. Пришли, как говорил один небезызвестный вам политик, к консенсусу.
Барышев с Наумовым расхохотались.
– Если бы этот политик не заварил кашу с консенсусами да нонсенсами, денег бы нам не видать как своих ушей.
