И тогда вы все вздрогнете, мир вздрогнет. Хотели расправиться со Скобелевым! Никогда не бывать этому! Не бывать. Вы еще вспомните обо мне на операционных столах, когда из вас будут извлекать пули, пущенные дрогнувшей в последний момент рукой, когда ваши сердца начнут биться в предсмертных конвульсиях, когда ногти побелеют. Но и тогда вы вспомните о Скобелеве, будете проклинать тот час, когда вину за свою нерасторопность и глупость свалили на меня. Не справедливость нужна мне, а месть".
Скобелев отвел ладони от лица и откинулся на спинку кресла. Александр Михайлович выглядел бледным, глаза отставного полковника горели, тонкие губы кривились, обнажая желтые зубы. Лицо его сделалось похожим на череп, обтянутый желтоватой, как пергамент, кожей. А когда-то Скобелев был цветущим мужчиной. Изменения произошли буквально за несколько последних месяцев, и многие из тех, кто знал Александра Михайловича год или два назад, навряд ли сейчас смогли бы его узнать. Он стал совсем другим человеком, злым и опасным, с лицом, больше напоминавшим маску смерти, чем живого человека с состраданием в сердце. Не было ни одной живой души, кого бы Скобелев любил хоть самую малость. Он ненавидел всех, ненавидел даже самого себя.
«Месяц или два – и все решится. Я знаю о вас то, о чем вы даже не догадываетесь. Я знаю номера счетов, на которые поступали деньги за совершенные сделки, знаю суммы, полученные вами за тайную торговлю смертью, знаю так много, что, может быть, действительно самым безопасным для вас было бы убить меня. Но коль вы не решились на это или, вернее, посчитали, что Скобелев не опаснее моллюска, лишенного своей раковины – ФСБ…»
Отставной полковник вскочил с кресла, полы халата разошлись, обнажив высохшие ноги в длинных курчавых волосах. Александр Михайлович отшвырнул тапки в, сторону и босиком, не обращая внимания на то, что пол уже несколько месяцев не мыт, прошелся по квартире, вошел в большую комнату, где в углу, на школьном письменном столе белело содержимое раскрытых папок и мрачно щетинились стопки нетронутых. Скобелев нервно принялся развязывать тесемки, доставая бумаги.
«Да-да, сегодня мне надо встретиться, сегодня мне надо поговорить кое с кем. Надеюсь, они помогут в реализации моих планов. Ненависть, соединенная с деньгами – гремучая смесь. Который сейчас час?»
Глаза Скобелева сузились, он посмотрел на циферблат будильника, затем резко подбежал и ударил кулаком по кнопке. Ровно через минуту будильник должен был зазвенеть, извещая о том, что начался новый день и пора вставать.
Александр Михайлович всю жизнь вставал ровно в шесть утра. Будильником он пользовался скорее по привычке. За все свои двадцать лет службы отставной полковник ни разу не проспал, ни разу не опоздал на работу. Просыпался он неизменно раньше пронзительного звонка.
«На хрен мне нужен будильник? – глядя на часы, подумал Александр Михайлович. – Может, выбросить его в мусорное ведро – пусть там тикает? Нет, не стоит. Еще понадобится. По его стрелкам я буду отсчитывать минуты и часы, которые отпущены мною моим врагам. Именно по твоим стрелкам! – Скобелев дрожащей ладонью нежно погладил холодный металл корпуса и выпуклое стекло циферблата. – Да, именно на тебя я буду смотреть и слышать выстрелы, когда мои враги по одному станут уходить из жизни. Именно на тебя, старый проверенный будильник. Ты верой и правдой служил двадцать лет. Ты железный, но я крепче тебя. Еще лейтенантом купил я тебя, а вот сейчас…»
Отставной полковник вспомнил, сколько раз он ссорился с женой, когда та хотела выбросить старый будильник.
– Нет, – говорил ей Александр Михайлович, – ты можешь купить себе любые часы, но этот будильник оставь в покое. Он мой!
Скобелев относился к нему с почтением – так, как к своим наградам, хранящимся в верхнем ящике стола. Этот будильник являлся для него своего рода талисманом.
«Пока он цел, жив и я», – иногда думал Александр Михайлович.
Скобелев никогда не был большим гурманом. К еде относился равнодушно, и многие сослуживцы даже удивлялись: как это он по несколько дней ничего не ест, а бодр и свеж. Но если раньше было кому готовить, накрывать стол, то сейчас Александр Михайлович ел раз в два дня и то случайно, быстро, безо всякого удовольствия, совершенно не обращая внимания на пищу. Ему хватало пары чашек крепчайшего черного кофе, бутербродов, стакана молока и он мог целый день не думать о еде. Раньше Скобелев не курил, вернее, не курил последних лет двенадцать, бросил абсолютно неожиданно для всех Начал курить снова после того, как его отправили в отставку. Пачка сигарет улетала за полдня.
