А что произошло с Робертом Поули и Николасом Скирсом? Уже через неделю их выпустили на свободу как непричастных к убийству в корчме «Скрещенные мечи». Первое, что сделала эта ловкая парочка, — направилась в казначейство Тайного совета и потребовала платы.
— С каких это пор, — ехидно спросил клерк, — мы начисляем заработную плату лицам, которые шляются по корчмам и отдыхают по тюрьмам?
— Не мели чепухи! — прикрикнул на него Поули. — А ну, отсчитай нам деньги. Вот, читай! — он ткнул под нос клерку приказ. — Что здесь написано?
«В указанное время находились на службе ее величества».
— За каждый день — шиллинг. Быстро гони кругляшки в наши кармашки!
×××
А над покойным ложь и клевета справляли свой шутовской танец, потому что имели, видать, опытного постановщика. Передавали всякое, для того чтобы через грязный слой слухов, перемешанных со сплетнями, не смогли пробиться и слабые ростки правды. Одни говорили, что он умер на улицах Лондона от чумной эпидемии, другие рассказывали, что вроде бы очумевший от рома Кристофер подрался в кабаке с такими же пьяными повесами, не поделив какую-то юбчонку, мало для них проституток — вон их сколько шляется. Слово за слово, дело дошло до ножей, и вот — пожалуйста! Но хватало и таких, которые в ответ на все это, словно сметая паутину, читали огненные строки из «Тамерлана Великого»:
Столкнитесь, небо и земля! Конец!
Земля утратила все, чем гордилась.
А небо дух свой избранный сожгло!
Земле и небесам над ним рыдать,
Но лучшего вовек им не создать!
[15]×××
Тогда в ход пошла тяжелая артиллерия церковников. Была издана «поучительная книжечка» «Видение божьего суда» в которой преподобный Томас Берд доказывал, что смерть негодного еретика Марло — это перст божий и небесная кара. Он писал:
«В атеизме и нечестивости не уступая другим, о ком шла речь, вместе с ними был покаран один из наших соотечественников, оставшийся в памяти многих под именем Марлин, по образованию — ученый, воспитанный с юных лет в университете Кембриджа, но по роду занятий — драмодел и непристойный поэт, который, давая слишком много воли своему разуму и не желая считаться ни с какой уздой, погряз (как и следовало ожидать) в такой крайности и озлоблении, что отрицал бога и сына его Христа, и не только на словах кощунствовал над троицей, но также (как истинно свидетельствуют) писал книги против нее, уверяя, что наш Спаситель — лицемер, а Моисей — фокусник и развратитель народа, что святая Библия — лишь пустопорожние и никчемные сказки, а вся религия — выдумка политиков. И вы посмотрите, какое кольцо господь вдел в ноздри этого пса лающего…»
Этот печатный донос они читали вдвоем — Томас Неш и Ричард Бербедж.
— Бедный дружище Кит! — сказал Томас и с омерзением швырнул брошюру в мусорную корзинку. — Скажи-ка мне, Ричард, как подвигается дело с «Гизом»?
— В том-то и дело, что никак, — нахмурился актер и, словно защищаясь, поднял руку, потому что хорошо знал невыдержанную и быструю на горячее слово натуру Неша. — Погоди, Том, сейчас я тебе все расскажу. Да выслушай ты наконец меня! Рукопись, а мы же имели единственный экземпляр, исчезла.
— То есть как это — исчезла? — у Томаса гневно сошлись брови.
— Если бы знать! Однако у нас есть подозрение. На днях у нас толкался этот бездарный стихоплет Уотсон,[16] из-за которого Крис в свое время чуть не угодил на виселицу, но не пойманный — не вор. Кому и что тут докажешь?
— Прибью негодяя! — поклялся Неш.
Ричард Бербедж, не соглашаясь, покачал головой.
— Не прибьешь, Том. Не прибьешь…
— Вот увидишь!
— Ты не горячись, а слушай, что я скажу. Судя по тому, что нам известно, все это вяжется в один грязный, отвратительный клубок. Мы никого не прибьем и даже не станем устраивать никакого шума, а сделаем иначе. Мой премудрый брат Джеймс считает, что трагедию надо немедленно издать.
— Ты что, смеешься надо мной?
— Спокойно, Том. Джеймс сказал, что у тебя была хорошая возможность изучить манеру письма Криса, ведь вы вдвоем работали над «Дидоной». Так что ты должен восстановить заново выкраденную и, вероятно, уничтоженную рукопись «Гиза».
