Это вовсе не значит, что оно было мне важнее смерти матери. Но мне хотелось своими глазами увидеть, что получится у Кадзуэ. Ведь это я ее надоумила обратиться к классной. А мать… Ее ведь не оживишь, если я устрою себе каникулы. И все-таки я решила расспросить Юрико о матери.
— Что, у нее в последнее время отклонения какие-то были?
— Угу. С нервами что-то, — плаксиво проговорила Юрико. — Она все жаловалась, что рис дорогой, а сама каждый день столько его варила, что не съесть. Знала, что отца это раздражает, и все равно варила ему назло. А бигос перестала ему готовить. Ворчала, что такой едой только свиней кормить. Потом из дома перестала выходить. Сидела в своей комнате в темноте, без света. Прихожу домой, думаю, нет никого, зажигаю свет — а она сидит за столом с широко открытыми глазами. Просто жуть берет! Посмотрит, посмотрит на меня и спрашивает: «Чей ты ребенок?» Правду сказать, мы с отцом уже не знали, что с ней делать.
— Она мне писала… как-то странно. Вот я и спросила.
— Писала? И чего? — Юрико разбирало любопытство.
— Ничего особенного. А ты зачем звонишь?
— Посоветоваться надо.
Это что-то новенькое. Я насторожилась: что-то тут не так. За окном еще больше потемнело, и дождь припустил как из ведра. Вымокну до нитки, пока доберусь до станции, подумала я.
Поняв, что к классной мне уже не успеть, я опустилась на татами. Дед настелил в маленькой комнате газеты и перетаскивал туда с балкона бонсай. Дверь на балкон была открыта, и комнату наполнял шум дождя. Я заговорила громче:
— Слышишь? У нас ливень. Настоящий потоп. Вон как шумит.
— Ничего не слышу. А ты слышишь? У нас тоже шум. Отец плачет.
— Не слышу.
Сестры, всего несколько часов назад оставшиеся без матери, вели странный разговор через десять тысяч километров, отделявших их друг от друга.
— Послушай, я не могу больше здесь оставаться, после того как она умерла, — заявила Юрико.
— Почему? — воскликнула я.
— Отец наверняка женится снова. Я точно знаю. Встречается с одной девицей. Она работает на фабрике. Турчанка. Отец думает, что никто ничего не знает, хотя на самом деле знают все. И Карл, и Анри. Все. Знаешь, что Анри сказал? Что турчанка беременна как пить дать. Так что отец скоро женится. Если так, мне тут делать нечего. Я возвращаюсь в Японию.
Вот это новость! Я вскочила. Юрико возвращается? Я-то думала, что отвязалась от нее! А выходит — всего на четыре месяца.
— И где ты собираешься жить?
— А у вас нельзя? — попробовала под лизаться Юрико.
Я посмотрела на деда, заносившего в комнату свои деревья, на его промокшие под дождем плечи и отрезала:
— Исключено.
Под проливным дождем я решительно шагала к автобусной остановке. По краю асфальтовой дорожки, как по оросительному каналу, под уклон несся поток воды. Один неловкий шаг — нога соскользнет и вмиг промокнешь по колено.
Складной голубой зонтик напитался водой и потяжелел, капли скатывались по запястью и через рукав школьной блузки пробирались дальше, холодя руку. Автобус, на который я обычно садилась, медленно проехал мимо. Его окна затянуло матово-белым туманом от дыхания пассажиров. Я представила, как, должно быть, неприятно сидеть внутри этой пропитанной влагой железной коробки.
Когда следующий автобус? Все равно к классной я вряд ли успею. Хотя это меня и не волновало. В голове все еще звенел голос Юрико: «Что мне теперь делать?» Ни о чем другом я и думать не могла.
Юрико едет в Японию — больше ей податься некуда. Значит, нам, двум сестрам, придется жить вместе. Родственников у нас практически нет, и, кроме деда, Юрико больше не к кому податься. Ютиться с ней в этой крошечной квартирке? От одной мысли кожа покрывалась мурашками. Представьте картину: утро, я просыпаюсь и вижу лежащую рядом Юрико, которая смотрит на меня темными, без искорки света, глазами; я сижу с дедом и Юрико за завтраком, пьем чай и закусываем тостами с клубничным джемом. Жуть!
Юрико будет злиться на запах дешевого дедова бриолина, на бонсай, которым заставлена квартира, тяготиться тем, как люди в нашем квартале помогают друг другу. Как только она здесь появится, вся округа — и наш квартал, и соседние торговые улицы — начнет сгорать от любопытства: откуда свалилось такое сокровище? И вся наша с дедом жизнь — такая гладкая, устоявшаяся — пойдет наперекосяк, а сам дед вполне может вернуться на преступный путь.
