Я обещал рассказать об особом военном даре Громова. Отчетливо он проявился на старших курсах.
Вот, например, идет занятие по отработке армейской операции. Огромный стол, на нем разложены карты. На них каждый слушатель фиксирует ход операции и постоянные изменения обстановки. Занятия эти продолжались порой по шесть и более часов.
Громов мог пять часов внимательно наблюдать за развитием операции, никаким образом не участвуя в обсуждении. Наконец преподаватель, заподозривший, что Громов просто отлынивает, задавал ему вопрос. Но бывало, что Борис сам поднимал руку. Тут случались удивительные вещи, которые всем крепко запомнились.
Громов брал свою карту, подвешивал ее на стойку и от начала до конца проводил операцию совершенно по-своему, в отличие от кафедральных решений.
Преподаватели, признанные мастера проведения армейских операций, только переглядывались: «Ну, Громов! Ну, Громов!»
Действительно было чему удивиться. Ведь эти операции, как образцово-показательные, готовила вся кафедра. То есть работали признанные армейские стратеги, и вдруг какой-то мальчишка, старший лейтенант, предлагает совершенно иной вариант да еще убедительно доказывает свою правоту.
Думаю, что тут нужно отдать должное и преподавателям кафедры. В основном это были умные и по-настоящему любящие свое дело люди. Они не злились и не старались поставить выскочку на место, а по достоинству оценивали громовские операции и, случалось, вносили их в свои кафедральные разработки, а такое в истории академии случалось очень редко.
Представьте гроссмейстера по шахматам, который разбирает какую-то из своих знаменитых комбинаций. И вдруг слышит от какого-то мальчика в очечках нахальное рассуждение, что все можно провести иначе и даже быстрее прийти к нужному результату. Вряд ли такое поведение доставит маэстро удовольствие, если, конечно, он не гений, который не боится конкуренции и ставит интересы великой игры выше своих гроссмейстерских амбиций.
Таким вот образом особая одаренность Громова проявлялась на занятиях по стратегии и тактике. К концу учебы его авторитет в этом отношении признавался не только слушателями, но и преподавателями.
Не приходится удивляться тому, что он с отличием окончил академию, причем, как я уже сказал, ни в малейшей степени не занимаясь зубрежкой. Почти все свободное время он посвящал самоподготовке и спорту — играм и тренировкам.
Очень любил читать.
Мы жили в общежитии на улице Маши Порываевой, рядом с Домом военной книги, и я видел, как он выходил оттуда с целыми пачками книг под мышкой.
Вот еще о чем мне хочется рассказать. У нас с Борисом Всеволодовичем была общая свадьба!
После второго курса мы разъехались на каникулы в свои родные места. Там оба женились. Когда вернулись в Москву, ребята из группы нам заявили — это, мол, у вас были домашние свадьбы, мы в них не участвовали. Давайте справлять заново.
Учитывая тогдашнюю скудность наших кошельков, мы с Борисом решили объединить две свадьбы. Справляли в кафе на Зубовской площади. Главной ценностью, которую мы принесли с собой, был большой магнитофон с катушками. Под него танцевали. В кафе собрались все пятнадцать человек нашей группы, большинство с женами. Было, конечно, не богато, но очень весело и душевно.
Поздним вечером мы возвращались в общежитие. Магнитофон, как самую большую ценность, нес Гарамов — почти двухметровый дядя. Магнитофон для такого великана не в тягость.
Пересекли Зубовскую площадь, подошли к тому месту, где сейчас располагается Счетная палата, тут наш могучий Гарамов спотыкается, падает и драгоценный магнитофон разлетается на тысячу кусков и кусочков.
Как мы переживали! Но делать нечего. Магнитофон казенный, пришлось собирать деньги и расплачиваться за него.
Тогда мы, трое друзей — я со своей Зоей, Громов с Наташей, и Самсонов с Людмилой — стали семейными людьми, получили отдельные комнаты в одном общежитии и постоянно ходили друг к другу в гости.
Наташа была потрясающим человеком. Добрая, красивая, умная. Ее все любили. А мы с Зоей назвали свою дочь Наташей в ее честь!
Трудно говорить о семейной трагедии и гибели Наташи…
