И теперь сын оставался врагом отца. Да, побеждённым, поверженным, но врагом. Простить его и оставить на свободе — значило самому быть в постоянной опасности. Может быть, прощённый враг и хорош, но самый лучший враг — это, конечно же, мёртвый враг...
Мёртвый... Алексей Петрович испил полную чашу унижений. Те, кого он полагал для себя верными, торопились спасать свою жизнь, на допросах говорили против него. Любимая женщина говорила против него. Ребёнок их родился мёртвым. Или был убит при самом своём рождении?..
Мёртвый враг... О смерти старшего брата лишь по слухам знали царевны. Толковали во дворце потихоньку о тайном приказе Петра, о том, как Румянцев, Толстой и Ушаков пришли тайно в дом, в покои, где содержался царевич, и застали его спящим. И хотели так во сне и покончить дело, тем избавив его от мучении. Но совесть бдящая не дала им возможности лишить царевича покаяния и предсмертной молитвы. Они пробудили его и объявили ему решение государя, от коего объявления царевич горько заплакал. Толстой, утешая его, говорил, что государь всё прощает как отец, но не может простить как монарх, коему долженствует пещись о державе. Царевич в страхе не желал молиться. И молитву за него говорил Ушаков. Затем они повалили царевича и придавили его голову пуховиком...
В тот же день было объявлено о смерти царевича. После отпевания в Петропавловском соборе тело царевича было погребено близ тела его покойной супруги, Софии-Шарлотты... Погребение происходило при большом стечении народа. Сам царь искренне и горько плакал.
* * *
Число возможных наследников уменьшилось на одного...
Однако в те дни потрясло восьмилетнюю Аннушку гораздо более совсем иное дело. И об этом деле знала она смутно. Однако это было дело совсем женское, все женщины о нём толковали — от любимой горничной государыниной до последней прислужницы в Аннушкиных комнатах.
То было дело, сильно занявшее воображение маленьких царевен, и обычно подобные дела, связанные с плотской страстью и деторождением, очень и очень сильно занимают воображение девочек, ещё играющих в куклы. Сладкий ужас охватывает детские души. И невольно, потаённо примеряют на себя... Ведь и им, когда возрастут, предстоит сделаться жёнами и матерями... А если... если и такое?.. И что есть силы жмурятся глазки от запретных мыслей...
Лизета, меньшая, и тут оказалась бойчее и знала почти всё, то есть куда более, нежели Аннушка...
То было дело царицыной фрейлины Марьи Даниловны Гамильтон, дело об убиении ею новорождённого её незаконного ребёнка...
По старинке главные роли при царице всё ещё играли прислужницы самого простого звания. Екатерина более всех жаловала Ягану Петрову и песенниц-гудошниц Анисью да Акулину[7]. Но постепенно в дворцовой жизни занимали всё более места особы знатного происхождения. Марья Даниловна была в родстве с самим Андреем Артамоновичем Матвеевым, а ведь в доме Артамона Сергеевича воспитана была Наталья Кирилловна Нарышкина. Родством считались Андрей Артамонович и Марья Даниловна через мать Андрея Артамоновича, родом шотландку. Маленьким царевнам Марья Даниловна была знакома, они видывали её в материных покоях. Белолицая тонкобровая красавица невольно останавливала взгляд на себе. Девочкам она казалась ожившей сказочной героиней — то ли из французской книжки, то ли из русской мамушкиной-нянюшкиной сказки... Обе исподтишка любовались ею и не понимали, что это за чувство любования, такое сладкое и странное. В то время они стали чаще всего играть с одной нюрнбергской куклой, изображавшей, должно быть, некую античную мифологическую героиню — в красном просторном платье и с венчиком на темноволосой головке. Не сговариваясь, Аннушка и Лизета ставили эту куклу на столец, двигали взад и вперёд. Они не давали этой кукле никакого имени, хотя других кукол назвали именами из мифологии — Диана, Минерва, Юнона[8]. Впрочем, в изложении мадам д’Онуа мифология выглядела весьма пристойно... А эту куколку никак не звали. И обе они любили её и, не сговариваясь, знали, кого она для них обозначает. Переглядывались серьёзно, и вдруг Аннушка с этой детской серьёзностью схватывала куклу и прижимала к груди. Склоняла с тихой, почти затаённой ласкою черноволосую головку над тёмным кукольным паричком... Кем ощущает себя маленькая девочка с красивой куклой на руках? Будущей красавицей? Матерью красивого ребёнка?..
