Было тихо в избе (офицеры устало жались к толстой, Желтогорячая, пьяная, прислонилась к столу; ночь поздняя стояла), когда, треснув дверью, вошел адъютант. Он сердито сбросил с себя ремни, оружие, кинул полушубок: на лавку и по–хозяйски, властно сказал:
— Вы, феи, отправляйтесь–ка к чертям!..
Женщины встали, двинулись к своим шубам, шалям. Стали молча одеваться.
Поручик, недовольно усмехнувшись, спросил:
— Что–нибудь случилось?.. Зачем звал?..
Адъютант оскалился (такая неудержимая привычка была: скалить крепкие белые зубы в гневе) и нехотя:
— Опять у замков часовые возились… у ящиков…
— У зеленых? — встревожился поручик.
— Ну да, с архивом…
Желтогорячая неискренне, деланно захохотала.
— Ты чего? — обернулся к ней адъютант.
— Да смешно мне!.. «С архивом?» Кому вы очки втираете?.. Денежки там в ящиках–то! Золото!..
Адъютант быстро шагнул к Желтогорячей и крепко схватил ее за руку. Женщина вскрикнула и присела от боли.
— С архивом! Понимаешь: с архивом?.. — тиская и закручивая ей руку, приговаривал он. — Так и запомни: с архивом?.. А если еще будешь болтать — так отправлю к тем… к часовым…
Когда пьяная, кутящая компания уставала от хмельного веселья и едкая, опасная (таящая в себе взрывы) тоска наползала на кутящих, было одно средство взбодрить, пришпорить разгул: заставить толстую рассказать, когда и почему прозвали ее «Королевой Безле».
Она сразу наливалась кровью, свирепела, отдувалась. Она сначала сердилась и поглядывала на всех исподлобья, враждебно. Но ее улещивали, ее уговаривали, к ней подыгрывались.
— Ну же, голубушка, плюньте на все, берегите здоровье? Расскажите про того нахала…
И она сдавалась.
— Сволочи вы все мужчины, — укоризненно качала она головой. — Уж такие сволочи?.. Я, думаете, не понимаю? Я все очень даже хорошо понимаю… Я тогда девчонкой была. У меня, ведь, отец прокурором был. Если б не мужчины — я бы теперь какая грандам была?.. Меня поручик один скрутил… Ну, да это не главное… А вот, когда я в Самаре в кафешантане выступала, я в гусарском ансамбле очень даже большой успех имела… В ментике, в трико, сапожки…
— Это с твоими–то ляжками, Королева Безле??.. Хо–хо?..
— Вас ляжками–то только и проберешь, гады?.. Не буду рассказывать?..
— Ну–ну, голубушка? Не будем больше, не надо, господа, перестаньте?..
— Да… Успех у меня был большой… И устроили интеллигенты бал. Доктора, адвокаты, два писателя… Кабинет большой заняли, сервировка, цветы. Меня — хозяйкой бала. Я — представительная, интересная… Пили, шалили. А тут писатель один, газетный, бумагомарала проклятый, вьется вокруг меня, гадости всякие шепчет. Потом, когда речи стали говорить, застучал ножиком по тарелке: «Хочу, говорит, речь в честь Марии Вечоры» (это у меня псевдоним такой был шикарный). Ну, встал; я обрадовалась. Он начал — городил, городил — смешное да веселое, а потом: «Подымаю, говорит, тост за нашу очаровательную, породистую Королеву Безле». Зааплодировали все, меня поздравляют, хохочут: «Королева Безле! Королева Безле?» Так до конца ужина. Под конец кто–то и спроси: «А это что же за королева такая Безле? историческая?» Хохочет негодяй: «Да, да, — говорит, — историческая!» А доктор один смеялся, смеялся, прищурил глаза и говорит: «А ну–ка, разберите что это будет: «Королева безле?» Как это он раздельно сказал — все сразу и сообразили: без «ле» королева–это корова!.. Я тогда заплакала даже от обиды. Вот какой негодяи!..
— Ну, а потом?
— А потом, как пошла я за армией, бросила старый псевдоним — черт с вами: берите меня Королевой Безле!.. Только в Омске чуть скандал грандиозный не вышел. Кутила я с красильниковцами. Ребята денежные, щедрые, только хамы уж очень. Все шло отлично, как следует, да подвернись штабной какой–то. Пьяный уж, мокренький откуда–то прикатил. Услыхал, что меня королевой все называют, взбеленился: «Не позволю, говорит, чтоб величество оскорбляли!.. Изрублю!.. Большевики!» и полез с шашкой. Еле уняли его… успокоился… А утром — вызвали меня к коменданту, допрос: почему королевой именуюсь? Откуда такая королева Безле?.. Вот умора!.. Монархисты!..
