Взлетающий Орел увидел ее первым; сверхъестественное создание вроде кентавра, наполовину женщина, наполовину четвероногое, она появилась из клубящегося тумана. Когда она подъехала к ним ближе, Взлетающий Орел уже не сомневался в том, что прекраснее женщины никогда не видел.
Эльфрида Грибб страдала приступами бессонницы, хоть и нечасто. Когда досадный недуг начинал донимать ее, она, не желая лежать ночи напролет с саднящими глазами, поднималась с постели, укутывала плечи теплой шалью, садилась на свою ласковую послушную ослицу и ночь напролет разъезжала по улицам К. Прогулки эти отлично ей помогали, нужно было только хорошенько укутываться от ночной прохлады и сырости. Во всяком случае, это помогало коротать ночи.
Эльфрида: имя отлично подходило ей, хотя она и питала отвращение ко всему мелкому. «Имя как имя, и все тут», любила повторять она. Однако для эльфоподобной миссис Грибб другого имени не существовало. Но ее нежная розоватая кожа деликатно обтягивала все возвышенности и углубления ее личика; ее ротик украшали пухлые губки, а глаза сверкали подобно бегучей воде. Ее одежды обычно состояли из старинных кружев, шаль вышита лилиями, поля шляпы очень широкие, как и зеленые глаза, опушенные длинными пышными ресницами. Очень часто она носила вуальку, бывала неизменно весела и заражала своим беспечным весельем других; свои печали она держала при себе. У людей хватает своих бед, говорила она себе стоически. Сама с собой она ладила замечательно.
Спасибо Игнатиусу. Игнатиус Грибб обеспечивал надежные, незыблемые основы ее бытия. Вся жизнь Эльфриды, все ее радости вращались вокруг мужа. «Я благодарна Провидению, которое свело нас, — говорила она мужу. — Если браки заключаются на небесах, то наш наверняка был заключен на седьмом небе». И он мог кряхтеть и кивать, а она — вдыхать успокоительный запах его новых носков и с удовольствием ощущать уравновешенность и обычную целостность своего мира. Тьма держалась в отдалении от их семейного очага.
Укрепленная силой своей любви, она считала своей обязанностью делиться частью этой силы со слабыми. Уход за больными и помощь голодным не были ей в тягость и, более того, считались ею за привилегию. Однако благотворительность обеспечила ей не только друзей, но и недругов. Не каждому нравится, когда ему помогают; не все обитатели К. с готовностью и восторгом принимали невинное вспомоществование миссис Эльфриды. За незаходящее солнце только и видного окружающим счастья ее начали считать самодовольной.
То, что Эльфрида прекрасна, не могла скрыть даже вуаль; на несколько секунд Взлетающий Орел замер перед крыльцом «Зала Эльба», словно бы погрузившись в транс — свет масляной лампы над дверью заведения лился на них с Виргилием Джонсом и очерчивал бледный, изящный призрачный силуэт ночной всадницы.
На мгновение их глаза встретились; на этот миг, продлившийся не более промежутка между двумя ударами колотящегося сердца, город замер, обитатели его составили несколько полезных для того чтобы их представить стоп-кадров. Сразу же после этого во времени случился перебой или провал, словно вселенная вдруг решила мигнуть своим недремлющим оком.
Самая несимпатичная парочка среди завсегдатаев «Зала Эльба» восседала за круглым низким столом в дальнем конце длинного узкого зала. Один из этой пары был человек необыкновенно крупный, настоящий медведь, каковое впечатление подкрепляла медвежья шуба, которую он носил круглый год, хотя в К. почти не бывало холодов. Возможно из-за жаркой шубы лицо этого человека постоянно было ярко-красного цвета и походило на слегка переспелый помидор. На бровях горошинами висели капли пота. Сами густые брови мощно изгибались от носа к скулам, огибая на своем пути сверкающие буравы глаз. Человек этот говорил быстро; во время монологов его руки с тяжелыми кулаками описывали широкие, опасные дуги.
Второй в паре был так же тонок, как первый широк, так же строен и элегантен, как первый тяжеловесен и неуклюж; изящный юноша со старческими глазами, обычными для острова Каф. В данный момент в этих глазах плескалась изысканная скука — владелец их настолько свыкся с жизнью, что уже не замечал ее. Изысканный юноша смотрел прямо перед собой, на стол, туда, где его ловкие пальцы быстро и точно отрывали пауку лапку за лапкой.
