— Генерал Кюстер, командующий силами Запада, поручил нашему отряду важную миссию, — вахмистр, пригладил и без того плотно лежавшие волосы, — сочувствующие нам люди на юге сообщили, что отряд рейнджеров сопровождает к театру военных действий в Калифорнию британского военного инженера. Солдаты внимательно слушали.
— Этот инженер везет с собой нечто, что, по словам генерала, может в корне изменить ход войны. Среди солдат возник легкий шумок. Корнелиус представить не мог, как предмет, помещающийся в фургоне, может что-то изменить в ходе войны.
— Я понятия не имею, что это такое — немного повысил голос вахмистр, — но я получил приказ любой ценой захватить инженера и его груз и доставить их на нашу территорию.
— Генерал в курсе, что мы находимся на чужой земле — добавил Зильбер, прежде чем Витт успел раскрыть рот, — но война между нами в любом случае начнется до зимы, так что это ничего не меняет… А вот возможность своевременно узнать секрет врага меняет. И многое. Корнелиусу показалось, что вахмистр не слишком уверен в собственных словах и пытается убедить не только солдат, но и себя. Еще Корнелиус вспомнил генерала Кюстера. Он лишь однажды видел прославленного героя индейских войн. Вопреки официальным портретам он был человеком совершенно негероической внешности — невысоким, худым и ярко-рыжим. Россыпь веснушек по всему лицу молодила сорокалетнего военачальника, и с первого взгляда он не производил впечатления опытного полководца. Однако решительности генералу было не занимать. Тут Витт все-таки открыл рот и прервал размышления Корнелиуса.
— А если нас возьмут в плен? Зильбер поморщился.
— На радостный прием не рассчитывайте. Впрочем, сколько я не воевал на границе, ни разу не слышал, чтобы кто-то соблюдал какие-то «обычаи и законы войны». Обычай здесь один — скальп твоего врага, твой трофей… Зильбер мрачно оглядел солдат, лица многих из которых побледнели и вытянулись.
— А вы что хотели? Здесь вам не Восток.
В итоге было решено не задерживаться, а сниматься с лагеря и двигаться на запад. Следы фургона можно было пытаться найти и без индейца, кроме того через горы в округе вел единственный проход. Уже следующим утром кавалькада двинулась дальше в горы, оставив на стоянке весь лишний груз. Догнать караван нужно было как можно быстрее. Когда следы лагеря скрылись за отрогами скал, Корнелиус подумал «Мы тоже быстро снялись и уходим, все бросив, точно так же как и вирджинцы. Странно. Правда, мы хоть ни от каких призраков не отстреливались». Воспоминания о перевале остались у ван-Вейдена крайне малоприятные. Было жутко холодно, почти над головами на пиках лежал снег, а копыта лошадей сталкивали по склонам небольшие камнепады. Постоянно дул сильный ветер. Даже не верится, что южане смогли протащить по этим ущельям фургон с грузом. Однако отпечатки колес упорно попадались на отдельных мягких участках почвы, указывая на то, что виргинцы идут перед ними. Однообразные сутки тянулись друг за другом, и одним ясным холодным утром Корнелиус вдруг с ужасом осознал, что сбился со счета дней и понятия не имеет ни какое сегодня число, ни даже какой день недели… Однако перевал остался позади, и перед ними лежала сухая пустынная равнина. Это не была ровная как стол прерия, оставшаяся к западу от гор, здесь ровные поверхности, поросшие редким колючим кустарником, чередовались с глубокими каньонами, между самым невероятным образом изрезанных скал которых заунывно свистел осенний ветер. Где-то вдали зеленой змеей извивалась речная долина. И над всем этим возвышались безупречно белые шапки горных пиков. На здешней каменистой почве следы фургона больше не были заметны. Отряд стал лагерем в небольшом ущелье. Все ждали от Зильбера какого-то решения, но тот хранил молчание. Прошло два дня. Утро третьего Корнелиус встречал на берегу ручейка с бритвой в руках. Щетина на подбородке начинала приобретать угрожающие размеры, но бритье на холодном ветру и тупым лезвием было настолько сомнительным удовольствием, что он всерьез рассматривал возможность отпустить бороду. Тем более многие из солдат уже приняли подобное решение, отчего отряд начинал все больше напоминать банду беглых каторжников, нежели армейское подразделение. Впечатление еще больше усиливало всеобщее стремление надеть на себя одновременно все теплые вещи, которые можно было найти в солдатских седельных сумках. Первое время Зильбер пытался бороться с этим явлением, но последние несколько дней все чаще не замечал, либо делал вид, что не замечает катастрофически неуставной внешний вид подчиненных. Словно в ответ на воспоминание о вахмистре со стороны лагеря донесся его голос.
