— Здесь, на месте, я буду полезнее вашему превосходительству. Во-время донесу и справку без лицеприятия подам, — твердо отклонил Селивонов настояния своего благодетеля, целуя руку девяностолетнего старца, которого выехал провожать до перевала через Уральский хребет.
Селивонов дослужился до немаловажного в Сибири чина статского советника. При Соймонове Селивонов, в интересах родного края, переехал из Тобольска в Иркутск и продолжал здесь службу «под Якобием». Якобия он считал самодуром и знал, что тот давно уже окостенел в воспоминаниях о своей молодости при дворе Анны Ивановны. Блеску этого двора Якобий способствовал как собственным «итальянским» оркестром из русских крепостных, так и ревностным исполнением должности церемониймейстера в тех грубых и немецки безвкусных празднествах и развлечениях, которым предавались царица и ее фаворит Бирон. Якобий, избавившись при Селивонове от непосильного для себя труда вникать в беспокойные дела огромного края, так уверился в великом уме и преданности своего правителя дел, что подписывал подаваемые Селивоновым бумаги не читая. Капризничал редко и только в тех случаях, если его «отрывали от дела». А дело у Якобия было одно-единственное — репетиции оркестра, когда он, держа смычок деревянными пальцами, пиликал на скрипке, пытаясь под льстивые восклицания вертевшегося около него маэстро Реббиа передать музыкантам воздушную мягкость особо нравившейся фиоритуры.[27]
— Чем же я, Григорий Иванович, в нужде твоей пособить могу? — спросил Селивонов, выслушав с интересом пространный рассказ Шелихова и о плавании в Америку, и о вывезенном оттуда богатстве, и о ссоре при дележе промысла с компанионами. Мореход не преминул расписать и перспективы, раскрывавшиеся перед Россией и в особенности Сибирью.
— Приморской страной станет наша Сибирь, над самым большим морем вселенной! — убежденно заключил Шелихов свой рассказ.
— Исполать, ваше здоровье! Тогда и ты к королям в кумовья влезешь, голой рукой тебя не возьмешь, — усмешливо отозвался Селивонов. — Выкладывай до конца начистоту, ко мне за какой, надобностью пришел, Григорий Иванович?
— Токмо до престола с обидою моей помогите дойти, псов компанионов моих уймите… Мне срока не осталось: как вскроется Лена, беспременно, пока я делу хозяин, в Охотске должен быть — «Святителей» за море с припасами вырядить, чтоб людей, на Кыхтаке мной оставленных, от гибели избавить, а там… там видно будет, — сказал Шелихов и поставил на стол изрядный пакет, завернутый в кожу и перевязанный бечевой.
— Это что? Зачем поспешаешь? — нахмурился Селивонов, думая, что Шелихов, по купеческому обыкновению, подносит ему авансом «посулы», общепринятые в сношениях деловых людей с властью.
— Единственное достояние, коему я хозяин, чем должен любезному моему отечеству и чего никогда сполна оному заплатить не могу… Здесь все, Михаил Иванович! — перевел дух Шелихов, укоряя себя за то, что по совету Натальи Алексеевны, встречавшей Селивонова в доме деда, пришел к большому чиновнику с пустыми руками. — Вот все, что я приобрел в сем путешествии, какие замечания учинил и сделал распоряжения…
Суровость с лица Селивонова сошла, он внимательно посмотрел на смущенного морехода и с интересом начал разбирать пачку документов, читая вслух:
— «Журнал плавания»… «Карта плавания»… «План островам»… «План крепостям»… «Наставление по отбытии моем за общей нуждой в Охотский порт оставленному со властью хозяина над всеми трех судов компании нашей российскими людьми главному правителю Константину Алексеевичу Самойлову»… «Записка, какого роду план быть должен в рассуждении торговли с англичанами»… — Тут правитель канцелярии тонко усмехнулся: — Здорово вонзил: «дабы других наций подданные не могли входить в пользы, отечеству нашему принадлежащие»! Умно делаешь, Григорий Иванович, что писанием многотрудным не поленился первородство наше на земле неведомой закрепить. Непреложное свидетельство трудов и доблести российской потомству оставляешь! — крякнул Селивонов. — На неделю чтения хватит, чтобы вникнуть…
— Мои труды довольно вознаграждены будут, когда из сего может последовать польза обществу! — скромно отозвался Шелихов, не без задних мыслей приняв такое полное и лестное признание своих мореходческих заслуг. Он понимал, что это первая и важнейшая ступень к силе, славе и богатству.
