Григорий Распутин: правда и ложь - страница 103
«По инициативе синодального обер-прокурора В. Н. Львова при Святейшем Синоде предлагается учредить следственную комиссию для расследования некоторых дел в области церковного управления, — сообщала 8 апреля 1917 года газета „Новое время“. — На комиссию будет возложена задача выяснить ту роль, которую вообще играл в делах нашего церковного управления Г. Распутин, и принять все меры к ликвидации следов его влияния. Во главе комиссии предполагает стать сам синодальный обер-прокурор В. Н. Львов»[323].
С московской кафедры удалили митрополита Макария. Вот как сам он это описывает: «…обер-прокурор, прибыв на митрополичье подворье в Петрограде с вооруженной стражей, вечером вошел в комнаты митрополита и, подозвав меня к себе жестом руки, выкрикивал по адресу моему: „Распутинец! Распутинец!“ Потом, пригрозив Петропавловской крепостью, потребовал, чтобы я тотчас садился писать прошение в Святой Синод об увольнении меня на покой. Требование мною молчаливо было исполнено»[324].
За репутацию «распутинца» отправили в отставку тверского епископа Серафима (Чичагова), будущего священномученика, и архиепископа Владимирского Алексия (Дородницына). Не избежал расправы и митрополит Питирим. «Митрополита Питирима в полном святительском облачении посадили в разбитый автомобиль и с гиканьем и криками целый день возили по городу»[325]. А вот что, злорадствуя, записала в дневнике Гиппиус 28 февраля: «Пришел Карташев, тоже в волнении и уже в экстазе… „Сам видел, собственными глазами. Питиримку повезли! Питиримку взяли и в Думу солдаты везут!“ Это наш достойный митрополит, друг покойного Гриши»[326].
Историк М. Бабкин собрал речи отдельных русских архиереев весной 1917 года. Вот что, например, говорил епископ Енисейский и Красноярский Никон (Бессонов) на собрании кадетской партии 12 марта 1917 года: «Господа, я всегда уважал и уважаю английскую конституционную монархию и считаю этот образ правления наилучшим, но не для нас, не для нашего государства. И потому я — за Российскую республику. Наши многие русские монархи, и особенно последний из них, Николай II, со своею супругою Александрою, так унизили, так посрамили, опозорили монархизм, что о монархе, даже и конституционном, у нас и речи быть не может. В то время как наши герои проливали свою драгоценную кровь за отчизну, в то время как все мы страдали и работали во благо нашей родины, Ирод упивался вином, а Иродиада бесновалась со своими Распутиными, Протопоповыми и другими пресмыкателями и блудниками. Монарх и его супруга изменяли своему же народу. Большего, ужаснейшего позора ни одна страна никогда не переживала. Нет, нет — не надо нам больше никакого монарха. Самое слово „монарх“ теперь для нас странно…»[327].
Впоследствии почти все архиереи, причастные к истории Распутина, приняли мученическую смерть. Вообще, можно сказать, что в каком-то смысле духовенство и политики давно уже рыли себе яму — начали тогда, когда ополчились на Распутина. Теперь же по всей стране налево и направо летели головы как врагов, так и друзей Григория Ефимовича.
Архиепископ Никон, резко выступавший против Распутина, был расстрелян той силою, чуму которой церковники накликали, оболгав и отдав на убиение старца Григория. Другого противника Распутина, митрополита Владимира (Богоявленского), по легенде, «народ» умучил насмерть, посадив на кол.
Расстрелян был верный Распутину Исидор, отпевавший царского Друга. Исидор провел свои последние годы в Вятке. «Мы свидетельствуем, что епископ Исидор с утра до вечера бескорыстно трудился для детей вятского пролетариата, устроил для них приют. Для нас, слепых, со сборами и хлопотами было куплено место с шестью домами, на доходы с которых мы и живем теперь… Глубоко благодарны владыке за его труды и заботы о бедных и слепых», — писали верующие письма в его защиту[328], но ходатайство об освобождении владыки, согласно Варламову, было написано на день позже вынесения ему смертного приговора[329].
В Тобольске жестоко расправились с епископом Гермогеном, ненавидевшим Распутина. Его сбросили с парохода в реку Туру. Епископа Пермского Андроника, также выступавшего против Распутина, большевики заставили самого рыть себе могилу, потом живого еще присыпали землей и расстреляли. Сохранился рассказ очевидца, который приводит в своей книге М. Польский: «…С полгода тому назад привелось мне встретиться с одним лицом, просидевшим весь 1918 год в московской Бутырской тюрьме. Одною из самых тяжелых обязанностей заключенных было закапывание расстрелянных и выкапывание глубоких канав для погребения жертв следующего расстрела. Работа эта производилась изо дня в день. Заключенных вывозили на грузовике под надзором вооруженной стражи к Ходынскому полю, иногда на Ваганьковское кладбище, надзиратель отмерял широкую, в рост человека канаву, длина которой определяла число намеченных жертв. Выкапывали могилы на 20–30 человек, готовили канавы и на много десятков больше. Подневольным работникам не приходилось видеть расстрелянных, ибо таковые бывали ко времени их прибытия уже „заприсыпаны землею“ руками палачей. Арестантам оставалось только заполнять рвы землей и делать насыпь вдоль рва, поглотившего очередные жертвы ЧК.
