К тому времени английский корпус в Португалии бщл расформирован, и Лангсдорф отплыл в Англию, предварительно отослав в Гамбург и Геттинген большие естественнонаучные коллекции, собранные на Пиренейском полуострове. После короткого пребывания в Лондоне он отправился во Францию. В письме Крафту от 23 февраля (7 марта) 1803 г. из Парижа Лангсдорф благодарил за избрание, рассказывал о знакомстве с французским энтомологом Гильомом Оливье, а также сообщал о посылке коллекций для организации обмена с Петербургской Академией наук и статьи, касающейся изготовления чучел рыб.13 Эта обстоятельная работа, опубликованная в переводе на русский язык в 1805 г., подводила итоги исследований Лангсдорфа, посвященных консервации ихтиологических препаратов.14 О набивании рыб Лангсдорфу сообщил Гофмансег, но ученый усовершенствовал его метод. В статье он подробно разъясняет, почему для исследования рыб недостаточно иметь только их рисунки, показывает преимущества способа набивания рыб по сравнению с их спиртованием, дает много практических советов, касающихся техники изготовления чучел, сообщая, например, новый рецепт приготовления мышьяковистого мыла для обработки шкур различных животных. Исследование Лангсдорфа было весьма актуальным для естествознания того времени. Так, за год до выхода его
13
статьи в трех книжках «Технологического журнала» публиковалась работа французского аббата Д.-Ж. Манесса о набивке чучел, переведенная академиком А. Ф. Севастьяновым.15
Вернувшись на родину, Лангсдорф снова поселился отдельно от своих родных, в Геттингене. Его отец продолжал жить в Ларе, а в конце лета 1803 г. перебрался в Гейдельберг — ему предложили место заседателя земского суда в расположенном неподалеку Дильсберге.
С помощью своего университетского учителя Лангсдорф начал обрабатывать собранные коллекции и готовить к печати заметки о Португалии и Испании. Однако его не оставляла мысль о новом путешествии, теперь уже большом, за пределы Евроцы. Желание это легко объяснимо. Другие питомцы Блуменбаха совершали путешествия, по сравнению с которыми поездка Лангсдорфа в Португалию казалась незначительной. Гумбольдт уже четвертый год вел свои исследования в Америке; Хорнеманн, переодевшись мусульманским купцом, в 1798—1801 гг. первым из европейцев нового времени добрался до Ливийской пустыни, столовых плато Феццана и, как выяснилось спустя много лет после его гибели (в феврале 1801 г.), пересек Сахару; Зетцен в 1802 г. посетил Сирию, Палестину и собрал в Каире ценную коллекцию древностей. Гумбольдт и Зетцен путешествовали на свои средства, Хорнеманна субсидировала английская «Африканская ассоциация» во главе с Бэнксом, которому через три года Блуменбах рекомендовал и молодого Буркхардта.
Судьбу Лангсдорфа решило дошедшее до Геттингена известие о готовящемся первом русском кругосветном плавании.
Между Геттингеном и Петербургом уже несколько десятилетий существовали прочные научные связи и велась оживленная переписка. Еще в 1750 г. Геттингенский университет окончил сын петербургского почтдирек- тора барона Фридриха Аша Егор Аш, ставший тринадцать лет спустя первым членом медицинской коллегии. Е. Ф. Аш подарил Геттингенскому университету огромные коллекции и был избран иностранным членом его научного общества. Корреспондентом Петербургской Академии был Михаэлис. Связи геттингенских и петербургских ученых укрепились и благодаря работе в России Шлёцера.
14
Сведения об отправлении в плавание кораблей И. Ф. Крузенштерна стали известны Лангсдорфу в середине лета 1803 г., и он немедленно написал Л. К). Крафту, прося содействовать принятию его в состав экспедиции в качестве натуралиста. С той же просьбой ученый, по- видимому, обратился и к Ф. П. Аделунгу, языковеду и историку, только что назначенному наставником великих князей Николая и Михаила. Письмо Крафта, полученное Лангсдорфом 6 (18) августа, не оставляло, казалось, никакой надежды на возможность принять участие в плавании. Крафт писал, что корабли должны вот-вот выйти в море, что экипаж полностью укомплектован, а натуралистом назначен лейпцигский ботаник В. Г. Тилезиус фон Тиленау. Он упомянул также, что экспедиции предстоит восьмидневная стоянка в Копенгагене. Последнее побудило Лангсдорфа действовать немедленно. В день получения письма Крафта ученый, пожалуй, впервые столь отчетливо проявил свою недюжиннук/ волю и способность добиваться поставленной цели. Вечером этого дня, завещав в случае смерти свои коллекции университетскому музею и попрощавшись с друзьями, он выехал в Любек, надеясь оттуда добраться до Копенгагена и застать там русские корабли. Блуменбах одобрил решительность Лангсдорфа и искренне пожелал ему удачи. «Никогда еще ни одно кругосветное путешествие не вызывало у меня столь теплых чувств», — писал он вскоре после отъезда своего ученика.16
