Коллекции, составленные Лангсдорфом и участниками его экспедиции, явились ядром южноамериканских собраний академических музеев России. Обширные энтомологические, герпетологические, ихтиологические,144 орнитологические 145 сборы, чучела млекопитающих, более тысячи живых растений, гербарий почти в 100 тыс. экз. (один из самых полных в мире гербариев тропической флоры), образцы минералов, около ста этнографических предметов, несколько сот рисунков, десятки карт и планов, более двух тысяч листов рукописей (дпевников, тру¬
102
дов, архивных документов, писем), содержащих сведении по географии, ботанике, зоологии, экономике, статистике, истории, этнографии, лингвистике и другим отраслям знаний,— таков был итог этого путешествия. Гербарные образцы Лангсдорфа и Риделя послужили для установления примерно 15% видов бразильской флоры. К. Мартиус, Дж. Радди и другие ботаники назвали в честь Лангсдорфа несколько родов и около 30 видов растений.146
Непреходящую ценность представляют материалы экспедиции по социально-экономической и этнической истории Бразилии, исторической, экономической и физической географии, статистике, языкам индейских племен и многие другие.147 Ведь племена, которые наблюдали Лангсдорф и его спутники, давно не существуют, изменились ландшафты, запечатленные на рисунках художников экспедиции. В коллекции, собранной ученым, широко представлены документы эпохи рабства в Бразилии; они стали особенно ценными после 1888 г., когда в этой стране был издан специальный декрет об уничтожении подобных материалов.
Обработать коллекции и дневники Лангсдорф, разумеется, не смог. Не сделали этого и другие участники экспедиции. Л. Ридель до 1836 г. состоял в Рио-де-Жанейро на русской службе, много путешествовал и коллекционировал для Петербургского ботанического сада. Он умер в Бразилии в 1861 г. Там же умер в 1879 г. и Э. Флоранс. Э. П. Менетрие и Н. Г. Рубцов, хотя и прожили долгие годы в Петербурге (первый умер там в 1861 г., второй — в 1874 г.), были далеки от того, чтобы заняться обработкой архива экспедиции, в которой принимали участие в молодости.
Весной 1830 г. Лангсдорф с семьей покинул Рио-де- Жанейро. В августе он был в Антверпене, где у Виль- гельмины родился пятый сын — Адольф, а в октябре — в Великом герцогстве Баденском, в небольшом курортном местечке близ Раштатта, откуда было отправлено последнее из его донесений Нессельроде.148 Затем Лангсдорф переехал в Лар, где в 1827 г. умер его отец и продолжал жить его сводный брат — виноторговец Вильгельм Генрих. Наконец семья Лангсдорфов окончательно обосновалась во Оренбурге.
Климат южной Германии довольно быстро восстановил физические силы Лангсдорфа, но его психическое
103
состояние не улучшалось. ~В апреле 1831 г. Лангсдорф обратился к непременному секретарю Петербургской Академии наук П. Н. Фуссу — сыну некогда покровительствовавшего ему Николая Ивановича Фусса — с просьбой предоставить отпуск до полного выздоровления. Однако приложенное к письму заключение фрейбургского врача доктора Бозена не оставляло никаких надежд на скорое излечение и на возможность приезда ученого в Россию. Бозен писал, что вследствие перенесенной тропической лихорадки Лангсдорф страдает расстройством памяти: пе помнит о том, что произошло в последние годы, хотя и сохранил отчетливые воспоминания о своих ранних путешествиях.149
В июне 1831 г. Лангсдорф был уволен из Академии наук, а несколько раньше, в феврале, — из ведомства иностранных дел.150 Он получил от правительства России пожизненную пенсию — 1000 рублей в год, а в 1837 г. Лангсдорф и члены его семьи были приняты в баденское подданство.
Шли годы, но для Лангсдорфа время как будто остановилось. «Уютный и дружелюбный, — писал о нем один из современников, — Лангсдорф тихо жил в кругу своей семьи... Восход солнца всегда заставал его за письменным столом, погруженным в работу, но это могло лишь доказать, что его воля и усердие пережили умственные силы... Только изредка в беседе с кем-нибудь из ученых ум его оживлялся, и в Ъти минуты можно было догадываться о том, каким он был в прежние годы».151
