Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова - страница 265

Вчера ночью вышел на балкон и сидел с полчаса, глядя на звезды. Ведь это сыпь вселенной. Пространство между светилами заполнено энергией, излучаемой всеми ими, а они сами, таинственные излучатели, – берут ее откуда? А что, если бы прошли мириады световых годов и вся энергия равномерно распределилась бы по безмерному пространству. Настала бы Нирвана – ничто. Движение, жизнь создает только разность потенциалов – исчезает она, исчезает все. Мира нет, где та разница, которая разделяет от несуществующего? Мир, равномерно заполненный энергией, столь же пуст, как и мир пустоты.

Все кругом об одном, только об одном, и облака, и солнце. И опять один и тот же несносный ответ: «Все минутное, земное разлетается как дым». Бревно истлевает, солдат умрет, солнце погаснет и рассыпется, облака растают, атом разлетится вдребезги, на всякие α и β частицы. Нет спасенья. Разлетятся государства, земля. Одна особь, один diskretum[635] – цель и вечен, и нет для него времени – все, das Weltall[636]. Закон сохранения – вот та вечная, самая ценная истина, которую нашел человек. Почему энергия не застыла от века в потенциальной, величественной сонной форме. Кому и зачем вздумалось играть в discretum? А это только игра, игра жестокая, но, пожалуй, веселая. 1) Существование энергии в пространстве[;] 2) Дискретная кинетическая форма энергии: вот две Welträtsel[637], настоящие, неразрешимые. О пространстве не стоит говорить, оно condition sine qua non est[638]. Время – следствие дискретности. Каждая гадина, вошь, бревно считает себя за Weltall и всегда солипсично. Только я, только я одна. И закон сохранения[639] – вовсе не найден, он инстинктивен, он больше желание, чем истина. Раз есть энергия и дискретность ее – «жив Бог»… Но жива ль душа моя? Этот Бог – жестокий, играющий, вне всего. И именно игра в discretum, в его солипсизм, пожалуй, забавнее всего. Сохранение, долговечность особи обусловлена концом, смертью другой, и из этого возникают веселые войны, борьба людей, миров. Война всюду и всегда, и только там – горé – der Herr[640], вечный, потому что неизменный – знает мир. «Du bist ein Teil und stehst doch ganz vor mir»[641]. А если бы часть почувствовала бы себя только частью, мир бы смолк, онемел и стал безжизненным куском, болтающимся в пространстве. Стоит ли жить? Но стоит ли задавать такой вопрос. Почувствовать себя часть[ю] – значит умереть, но почувствовать это неизбежно, и жизнь не лучше, не хуже смерти. «Dum loquimur fugit invida aetas»[642]. Кто-то за нас разрешает все вопросы…

Сомнения в незыблемости и первичности идеи атомов можно найти в ранних дневниках. В рассуждении о «принципе индивидуации» от 2 декабря 1909 г. (оно приведено в приложении 4.1) физик-первокурсник Вавилов доходит до утверждения, что «абсолютно неделимого нет», и объявляет задачей науки «найти новую точку зрения, вне нелогичного – атома». Безразличие к атомизму звучит через год: «В науке вовсе не важно знание, а только познавание. ‹…› Наука не миросозерцание, а познавание, жизнь, и я, да простят мне миросозерцатели, обеими руками крещусь, когда рушится атомистическая гипотеза, когда рушится и электронная и всякая другая; рушилась одна, народилась другая; все дело в „standpoint’e“[643]. От науки до эстетики один шаг» (5 апреля 1910). Еще через год, 4 марта 1911 г., Вавилов делает большую малопонятную запись, посвященную «вращающейся дискретности», в которой много внимания уделено атомам, но критическое отношение к идее атомизма уже отсутствует: «Атом с бесконечной скоростью и с бесконечным числом степеней свободы может представить нам бесконечную вселенную бесконечной твердости. Атом, вращающийся с конечной, но большой скоростью, мог бы служить моделью (с некоторыми ограничениями) нашей вселенной. Во всяком случае, движущийся (или еще лучше в частном случае вращающийся атом) очень серьезная и остроумная вещь. Da mihi individuum et motio et mundus creabo