– Наверное, потому, что я не понимаю, о чем поют, – сказала она ему. – Я не говорю по-немецки.
– А итальянский вы знаете?
– Увы, нет. Но я говорю по-французски. Мама учила меня французскому, когда я была маленькой девочкой.
– Я только потому спросил, что, мне кажется, итальянская опера понравилась бы вам куда больше немецкой. – Сент-Сайрес придвинулся немного ближе. – Сегодня последний раз дают Вагнера. Через два дня начнется «Аида» Верди на итальянском. Если вы планируете быть в опере, я с удовольствием стану вашим переводчиком.
Сердце Пруденс подпрыгнуло от радости.
– Благодарю вас. Я…
– Пруденс!
Она почти застонала при звуках тетушкиного голоса. Вот уж не вовремя.
Сент-Сайрес, однако, только улыбнулся и шагнул назад, освобождая пространство для набросившихся на них тети Эдит и Миллисент.
– Что это? – потребовала ответа тетя. – С каких это пор, сэр, джентльмены в Лондоне пристают к женщинам, оказавшимся без сопровождающих? Я никогда не видела, чтобы…
– Тетя Эдит, – остановила ее Пруденс, – могу я представить герцога Сент-Сайреса? Ваша светлость, это моя тетя, миссис Федергилл, и еще одна моя родственница, леди Огилви.
– О… Я не… то есть… – Тетя запнулась, потом неловко кашлянула. – Я не знала, что ты знакома с герцогом, Пруденс, дорогая. В какие высокие круги ты начинаешь входить.
Они с Миллисент, трепеща, низко присели. Герцог в ответ поклонился, плутовато подмигнув Пруденс.
– Я впервые познакомился с вашей племянницей на балу, миссис Федергилл.
– Вот как? Как мило. Пруденс, где твой дядя? Скорее всего курит свою ужасную трубку. Не могу поверить, что он бросил тебя здесь одну.
Пруденс могла только мечтать, чтобы ее остальные родственники последовали его примеру.
– Ваша светлость, – сказала она, отчаянно возвращая разговор к прежней теме, – мы, кажется, обсуждали итальянскую оперу?
– Вот и мы, вот и мы, – прежде чем герцог мог ответить, вклинился голос Роберта. – Прохладительное для леди.
Пруденс с раздражением взглянула на четыре наполненных до краев стакана с лимонадом, которые Роберт неловко держал в руках, и взяла тот, что был ближе.
– Спасибо, Роберт.
– Мне это доставило удовольствие, Пруденс. Для вас все, что хотите. – Он взглянул на герцога, и выражение его лица изменилось, как если бы он почувствовал дурной запах. – Сент-Сайрес, – сухо приветствовал он его, едва кивнув. – Я не знал, что вы знакомы с моей кузиной.
– Сэр Роберт. – Рис кивком указал на стаканы, которые все еще оставались в руках Роберта: – Осторожнее, старина. Вы проливаете лимонад на перчатки. Лучше передайте стаканы леди, пока не пролили больше.
– О, так и есть. – Роберт отвернулся, и герцог занял место сбоку от Пруденс, успешно отделив ее от остальных.
– Ну вот, так на чем мы остановились? – продолжил он.
– На итальянской опере.
– Ах да. Об опере. Увлекательная тема. – Он наклонился ниже, и камелия в его бутоньерке коснулась ее обнаженной руки, щекоча кожу и посылая импульсы возбуждения по всему телу. Взволновавшись, Пруденс сделала глоток из стакана и скривилась. – Так любите лимонад, да? – спросил герцог, тихонько смеясь.
– Я его ненавижу, – призналась она. – Особенно такой теплый, как этот. Я хотела шампанского, но тетя настояла на лимонаде. Я думаю, она побоялась, что я опьянею и ей будет неловко за меня.
– Мне бы хотелось увидеть это.
– Вы бы хотели увидеть мою тетю в неловком положении?
– Нет. – Его ресницы, густые, золотисто-каштановые, немного опустились, потом поднялись. – Я бы хотел увидеть вас опьяневшей.
Он произнес это мягким тихим голосом, в котором чудилось что-то недозволенное. Без всякой причины Пруденс зарделась.
Звуки гонга известили о скором окончании антракта. Не успел гонг стихнуть, как тетя Эдит подошла к Пруденс с другой стороны.
– Нам лучше вернуться в ложу, – сказала она и взяла Пруденс под руку, чтобы увести ее.
Однако Пруденс не двинулась с места.
– У нас еще есть немного времени, – сказала она, надеясь продлить драгоценные минуты в обществе Сент-Сайреса.
– Я так не думаю, дорогая. Вы простите нас, ваша светлость?
– Разумеется. – Рис показал на лестницу с другой стороны фойе: – Мне тоже нужно вернуться на место прежде, чем мои друзья начнут недоумевать, куда я подевался.
