«Кажется, я озадачил парня»,—подумал Набатов, когда Николай Звягин, почти рассеянно с ним попрощавшись, удалился со своими чертежами.
Кузьма Сергеевич очень неточно определил состояние молодого инженера.Николай Звягин был ошеломлен.Если бы это сказал не Набатов, было бы похоже на насмешку. Нет, Кузьма Сергеевич не смеялся. Он говорил серьезно. И все-таки сказанное им не укладывалось в голове. Ему, Николаю Звягину, доверяют руководить людьми, которые пойдут на первый штурм реки!.. И какой штурм! Это же прыжок в неизвестность. Ведь никто никогда нигде не пытался перекрыть реку зимой со льда!..
А может быть, потому и остановил на нем свой выбор Набатов, что у других такого опыта тоже не было? Они тоже не перекрывали рек зимой. И их опыт, наоборот, противоречил дерзкому замыслу главного инженера стройки. Им труднее поверить в оправданность риска.
И если Набатов поставил его на правый фланг, значит надо оправдать доверие. Конечно, он, Николай Звягин, не один поведет людей. Всегда на плече он будет чувствовать руку Кузьмы Сергеевича, которая удержит от ошибки.
Но надо, чтобы ошибки не было. Все силы положить, чтобы ошибки не было… У него так мало времени, всего четыре, от силы пять недель…
Труднее всего подобрать людей, особенно механизаторов. Николай Звягин понимал, что, несмотря на исключительную важность его участка, никто не позволит ему совершенно оголить другие. И он старательно рылся в учетных карточках отдела кадров, выискивая трактористов и шоферов, работающих не по специальности. Но этих сведений в карточках обычно не было. Тогда кто-то надоумил его зайти в военноучетный стол. Здесь список его пополнился несколькими бывшими танкистами.
Так появилась в записной книжке Звягина запись: «Перетолчин Федор Васильевич— водитель танка — бригадир лесорубов».
Особенно трудным был утренний рейс. В автобус ломились все, кто опоздал на служебные фургоны. Потом Наташа уже применилась и предусмотрительно вставала между сиденьями. А в первый день тугая масса человеческих тел отбросила ее к задней стенке автобуса,, и там она и простояла до самой конечной остановки, притиснутая в угол, а почти все пассажиры ехали без билетов.
— Ты что же, красавица, работала или каталась?— многозначительно спросила кассирша автобазы, когда Наташа сдавала первую свою сменную выручку.
Наташе хотелось швырнуть ей и деньги, и колесики билетов, и опостылевшую за день кожаную сумку, но она вспомнила свои многодневные мытарства в поисках «легкой» работы й скрепя сердце промолчала.
Волю слезам она дала дома, в постели, укрывшись с головой одеялом.
Девчонки все равно услышали.
— Концерт по заявке,— проворчала Надя.
— Спи! — прикрикнула на нее Люба, перебежала к постели Наташи, легла к ней под одеяло, погладила по вздрагивающему плечу.
— Не надо, Наташенька… обойдется… Наташа дышала глубоко и прерывисто.
— Не надо, миленькая, не надо!..— шептала ей Люба.
— Не могу я, Люба… стоишь целый день с протянутой рукой…
— Глупенькая…— И снова гладила, как ребенка, по голове, по плечам.
Утром Наташа проснулась раньше всех. Долго лежала с открытыми глазами, потом встала, вскипятила чайник, разбудила подруг.
— Вот и молодец! — похвалила Люба, увидя Наташу уже одетой.
Но та словно не слышала. Сидела, ссутулившись, молчаливая, безразличная ко всему.
— На работу пойдешь? — спросила Люба.
— Пойду,— равнодушно ответила Наташа. Люба, рискуя опоздать на свой фургон, проводила ее до ворот автобазы.
Автобус тронулся, и двое втиснулись уже на ходу. Один из них, рослый, с тяжелой квадратной челюстью, навалясь крутым плечом, раздвинул стоящих впереди.
— Он вошел легко, как горячий нож в масло,— сказал худощавый юноша, выделявшийся копной золотисто-рыжих волос, сидевшему рядом товарищу.
— Цитируешь Джека Лондона,—усмехнулся тот.
— Как всегда.
Прислушиваясь к их разговору, Наташа не заметила, что оказалась на пути энергично продвигавшегося вперед рослого пассажира.
— Спишь на ходу! — рявкнул он, ожег недобрым взглядом и грубо отодвинул ее в сторону.
Наташа вспыхнула. Но не успела ничего сказать. Кто-то сунул ей под нос мятую трешницу со словами: «Два до конца»,— и тут же совсем другим голосом произнес:
