— Вы признаете, что это правда? — спросил он. Его руки все еще были скрещены на груди, а брови вопросительно подняты.
Она перевела дух и кивнула. Господи, помоги и спаси!
— Ступайте, — сказал он Сьюзен. — Я не хочу, чтобы вы присутствовали, когда я выскажу этой обманщице всечто думаю о ее лжи.
Глаза Сьюзен округлились, но она осталась на месте, неподвижная и безмолвная. Она переводила взгляд с Лайонкрофта на Эванджелину и обратно, будто не могла решить, что важнее — бежать от очевидной ярости Лайонкрофта или не покидать Эванджелину и предоставить ей испытать его гнев.
И в эту минуту появился лакей, доставивший ранее записку Лайонкрофта Эванджелине.
— Вы звали слуг, милорд?
Лайонкрофт поморщился, но тут же его лицо просветлело.
— Прошу прощения, Милтон. Мне больше не требуется ваша помощь. Мисс Стентон помогла мне подтвердить то, что мне требовалось узнать.
Лакей бросил взгляд на Эванджелину, потом перевел на Лайонкрофта.
— Вы… знаете?
Лайонкрофт повысил голос:
— А вы знаете?
Сьюзен подняла руку:
— Я знаю.
Эванджелина закрыла глаза:
— А кто не знает?
— Я хочу понять, почему все известно моей прислуге раньше, чем мне. — Лайонкрофт смотрел на Милтона. — Объясните мне.
— Похоже, она наколдовала кое-что нескольким слугам, милорд. Нашла пропавшие вещи и так далее. А вести о подобных подвигах распространяются быстро.
— Это не колдовство, — пробормотала Эванджелина. — Я не ведьма.
— Вы, — выкрикнул Лайонкрофт, — вы ведьма.
— Все не так, — заверила его Эванджелина. — Возможно, кое-кто из слуг знает, но я женщина, а не ведьма, а из гостей о моих видениях знают немногие — только те, кто в этой комнате, и еще леди Стентон. И я бы предпочла, чтобы все так и оставалось.
— Предпочли бы? Неужели? А вы не думаете, что я бы предпочел, чтобы в моем доме за мной не шпионили и не пытались узнать мои мысли каждый раз, когда до меня дотрагиваются?
Прежде чем Эванджелина успела ответить, в комнату ворвалась леди Стснтон.
— Ну? — спросила она Эванджелину. — Да или нет?
Глаза мистера Лайонкрофта сузились:
— Что «да или нет»? Это имеет отношение к ее колдовству? Постойте, я попробую угадать! Единственная цель вашего приезда — покопаться без моего ведома у меня в мозгах.
Эванджелина вспыхнула, покачала головой и сделала знак леди Стентон помолчать, но та не обратила на нее внимания.
— Да, — согласилась она, — мисс Пембертон должна была узнать, повесят ли вас за убийство Хедерингтона. И, как я услышала, стоя за дверью, вы упомянули, что она дотрагивалась до вас. Поэтому теперь я жду подтверждения того или иного. Ну, мисс Пембертон?
— Итак, мисс Пембертон?
Медлительность и лень в голосе Лайонкрофта не могли скрыть того, что тайный гнев бушевал и клубился в нем.
— Вы терпите мое присутствие по единственной причине и с единственной целью — узнать мои тайны, просто считать их с моего тела. И меня тоже интересует, сохраню ли я свою шею в целости в ближайшие две недели. Не соблаговолите ли узнать, грозит ли мне в будущем виселица?
Откровенно говоря, Эванджелину замутило от этого разговора.
Если бы она солгала и сказала: «Вы избежите наказания», — леди Стентон тотчас же ринулась бы вперед, обвиняя мистера Лайонкрофта в том, что он скомпрометировал ее дочь, а это означало, что через несколько минут он оказался бы обремененным невестой и новым скандалом, а на Эванджелину снова обрушилась бы вся тяжесть его ярости.
Если бы она солгала и сказала: «Да, вы будете качаться в петле», — Стентоны отбыли бы с рассветом, оставив ее одну на первом же придорожном, постоялом дворе, если бы ей было суждено дожить до этого и избежать осуждения в колдовстве, чреватого заточением в сумасшедший дом.
А если бы она сказала правду и пробормотала: «Понятия не имею и никогда не узнаю», — то потеряла бы ценность в глазах леди Стентон и у той не было бы оснований не возвращать ее отчиму, как она и грозила.
Будучи не в силах предпринять действий, способных умиротворить всех и обеспечить ей защиту от отчима, Эванджелина сделала единственное, что ей оставалось: притворилась, что потеряла сознание.
