— Любая горничная или любой слуга могли это сделать, — призналась она, — но не по моему распоряжению.
— Если любой мог это сделать, вы, должно быть, согласитесь, что десятки людей, а не только я один, могут оказаться под подозрением.
Он удовлетворенно улыбнулся ей. Похоже, ему и в голову не приходило считать ее виновной в столь ужасном преступлении.
— Вполне логично, — пробормотала она.
Его ресницы опустились.
— Вы верите, что я невиновен?
— Нет, — ответила она. — Но у меня нет недоверия к вам.
— Уже лучше.
Его лицо осветилось удивленной улыбкой, как если бы Эванджелина одарила его сокровищами пиратов, а не с трудом вырванным у нее признанием, что она допускает его невиновность. И он апеллировал к ней не как к «ведьме», обладающей способностью вызывать в своем сознании видения, но как к женщине с логическим складом ума. Когда же такое с ней было? Кажется, никогда.
— Как вы думаете, кто его убил? — спросила она.
Вместо ответа он прильнул к ее губам нежным поцелуем. Он дотронулся пальцами до ее непокорных локонов, разгладил их, отвел от лица и заправил за уши. Его ладони обхватили ее пылающие щеки, погладили обнаженную шею.
— Мне было бы невыносимо обвинить кого-нибудь несправедливо, — признался он, и голос его был тихим. — Я надеялся, что ваша объективность позволит пролить на это дело хоть какой-нибудь свет. У вас есть какие-нибудь предположения? Например, насчет нового лорда?
— Бенедикта Радерфорда?
Лайонкрофт кивнул.
— Не знаю. Мне кажется, он недостаточно силен физически, чтобы убить кого-то. Но чтобы взять в руки подушку и воспользоваться ею, сил у него хватит. На это способна и женщина, — медленно выговорила Эванджелина.
Он нахмурился:
— Вы намекаете на то, что…
Дверь в зеленую гостиную распахнулась, и в комнату ввалился Эдмунд Радерфорд.
— Вы здесь, — сказал он. — А я решил, что они шутят.
Эванджелина бросила взгляд за его спину, в пустой дверной проем.
— Кто это «они»?
— Стентоны.
— В коридоре?
— В коридоре никого нет.
Он открутил крышечку серебряной фляжки и понюхал ее содержимое.
— Так они послали вас наблюдать за нами?
— Послали привести вас, чтобы вы помогли им в одном деле. А вы собирались принять двусмысленное положение?
— Нет, — сказала Эванджелина.
— Черт возьми! — сказал он, сделав глоток из фляжки. — А мне нравится наблюдать.
— Куда они ушли? — спросил Лайонкрофт, пропустив намек мимо ушей.
— Несколько минут назад горничная, похожая на мышку, с лицом, разукрашенным синяками, промчалась по коридору, бормоча, что Роуз в истерике из-за детей.
— Детей? А что с детьми?
Эдмунд пожал плечами и закрутил крышечку на фляжке:
— Они исчезли.
Бенедикт Радерфорд и Лайонкрофт вышли из дома на поиски близнецов, на случай если те каким-то образом могли оказаться снаружи. Сьюзен и леди Стентон отправились на нижний этаж в то крыло, где были расположены библиотека и гостиная, которую использовали для танцев. Франсина Радерфорд взяла на себя труд осмотреть другое крыло, где размещались кухня, чуланы и помещения для слуг. Слуги рассыпались по всему дому и искали везде.
Эванджелина направилась на второй этаж осматривать гостевые спальни. Она остановилась возле детской, где леди Хедерингтон тяжело опустилась на софу, а Нэнси и Джейн пристроились по обе стороны от нее.
По словам Джейн, она ушла из комнаты на поиски ночного сосуда, и это было довольно давно, а когда вернулась, девочки исчезли. По словам Нэнси, пятилетние близнецы могли оказаться где угодно и невозможно было даже представить, где именно. Леди Хедерингтон бормотала пламенные молитвы, дрожала и говорила о том, что дети пропали сами и по доброй воле, а не по злой воле неизвестного убийцы.
Эванджелина стянула с рук перчатки и выразила всем троим свое глубочайшее сочувствие. Она каждую дружески обняла в надежде как-то умерить их страхи и заодно выяснить хоть что-нибудь о таинственном исчезновении девочек.
Преуспела она только в том, что у нее началась такая сильная головная боль, что на мгновение она лишилась зрения. С момента ужасного соприкосновения с телом лорда Хедерингтона даже краткий контакт с любым человеческим существом вызывал у нее острейший приступ боли и состояние удушья, когда она с трудом могла вдохнуть воздух.
