— Was fur eine Brust![40] — воскликнул император, одобрительно оглядывая богатырское сложение загорелого, как голенище, молодого кавалериста. — Откуда родом? — спросил он.
Репенин перевёл вопрос.
— Нижегородской губернии, Васильсурского уезда, Козьмищенской волости, села Прокудина, — одним духом звонко отчеканил вахмистр густой октавой.
Репенин перевёл.
— Чем занимался дома?
— Хлебопашеством.
Господствующее великорусское племя… На мгновение монарх задумался: их одних там восемьдесят миллионов![41]
Похлопав вахмистра по крепкому широкому плечу, император убедился, что он точно вылит весь из цельного металла.
— Замечательный боевой материал, — сказал он вслух, а у самого в голове мелькнуло: «Какой красавец это дитя природы!..»
Он опять, молча, обмерил вахмистра медленным пристальным взглядом.
Уловив этот взгляд, Адашев поморщился: гвардейская молодёжь… вилла Круппа… разгул на Корфу… Неужели всё правда?
Точно опасаясь кривотолков, император поспешил придать своей минутной паузе официальное значение.
— В знак неизменного благоволения к полку, — сказал он торжественно, обращаясь как бы ко всем русским вместе, — жалую молодцу вахмистру орден. Армия таких солдат покорила бы, пожалуй, весь мир, — с деланной восторженностью обратился он к генералу.
— По примеру римлян полагаю, что с предводителем-львом достаточно и баранов, — прищёлкнул шпорами генерал, почтительно подавая монарху раскрытую сафьяновую коробочку.
— Полоний!..[42] — самодовольно усмехнулся император, падкий, видимо, и на такую лесть.
Он взял из коробочки крестик на синей ленточке и театрально вручил побагровевшему вахмистру. Дав затем понять одним кивком, что приём русских окончен и что они свободны, император en camarade[43] остановил Репенина за локоть.
— Grussen Sie die Tante Olga.[44]
Он улыбнулся с неофициальной приветливостью и протянул руку.
Загремев саблями и шпорами, русские толпой вышли на крыльцо.
— Ты доволен! — полувопросительно, как всегда, сказал Репенину Адашев.
Заграждаясь шапкой, он чиркал спичку за спичкой, чтобы закурить на ветру папиросу.
— Что ни говори, — ответил Репенин, старательно раздувая толстый фитиль своего портсигара, — что ни говори, а ведь он, как в книжках: every inch a king[45].
Сняв парадную форму, русские разбрелись по роминтенской усадьбе. Господский замок; службы, псарня — всё, вплоть до охотничьих сторожек, было выполнено по архитектурным наброскам самого императора.
Репениным и Адашевым занялся гофмаршал.
— Sa majeste m'intime de vous faire les honneurs du domaine[46], — сказал он и повёл знакомиться с высшими по рангу приближёнными императорской четы.
Вся его фигура, от расчёсанных редеющих волос до пикейного[47] жилета с золотыми пуговицами, казалась живой иллюстрацией к придворному календарю.
На площадке перед свитским домиком сидели, греясь на солнце, две пожилые дамы. Гофмейстерина, апоплексическая старуха с профилем попугая, заботливо следила за тем, как усатый гайдук поил кофе со сливками её любимую моську. Камер-фрейлина, молодящаяся дева лет за пятьдесят, с наивно поднятыми бровями и атласным бантом на шее, занятая вязанием, беспрерывно постукивала черепаховыми спицами, то и дело подёргивая громадный клубок светлой шерсти.
Моська встретила подошедших мужчин хриплым лаем, напоминавшим карканье подстреленной вороны. Гофмейстерина подхватила свою любимицу и предусмотрительно взяла к себе на колени.
— Счастливица баронесса удостоена опять монаршей милостью, — поспешила объявить она гофмаршалу, показывая глазами на пергаментную папку, торчавшую из рабочей корзины соседки.
Гофмаршал потянулся за папкой:
— Не скромничайте, баронесса, покажите.
— Es ist ein Spass![48] — хитро подмигнула старуха русским и пояснила: недавно, в общем разговоре, император заметил, что женщина вне брака — пустоцвет. Незамужняя баронесса, обидевшись, сказала, что это изречение ей не совсем понятно, а его величество в назидание соблаговолил иллюстрировать свой афоризм рядом собственноручных рисунков. Эти рисунки, сброшюрованные, и были пожалованы вчера вечером баронессе как сюрприз.
Молодящаяся камер-фрейлина, в душе весьма польщённая, сочла всё-таки приличней обиженно поджать губки.
