Но душа Пейна при всем том не ведала покоя; слишком много скопилось в ней воспоминаний, слишком много бессонных ночей и тщетных устремлений. Он поднимал глаза и видел, как за окном торгуют белыми рабами, жертвами подневольного труда. А перед мысленным взором вставало и другое, когда, застыв с пером в руке, он вспоминал прожитые годы.
— Ждите скоро прибавку к жалованью, — уронил ему однажды Эйткен.
У него было имя, положение, работа и, однако же, не было ничего. Спасаясь от мучительных раздумий, он шел в бордели, где содержались тупые, с покорным взглядом, невольницы-крестьянки, которых поставляли из Англии и Шотландии солидные торговые компании, дабы здесь продавать всем и каждому их убогие, доморощенные ласки за три шиллинга, из коих шесть пенсов предназначались на их выкуп. На деле же почему-то оборачивалось так, что ни одна из них не получала свободы — все становились холодными, грубыми, размалеванными шлюхами. Пейн в этих домах не находил себе облегчения, и даже когда выкупил двух девиц на свободу, его продолжала мучить совесть.
Ром был надежнее. Пейн вернулся к бутылке, стал напиваться все чаще. Сильно под мухой, он сцепился с Беном Фреди, ярым приверженцем тори, и обоих потянули к мировому.
Эйткен сказал:
— Как был свиньей, так свиньей и остался.
— Молчите, черт бы вас побрал!
— Ну-ну, потише, бунтарь-одиночка. Считайте, что о прибавке к жалованью я вам не говорил.
— Да пошел ты! — заорал Пейн.
А после настала ночь, когда он, сидя при свечах, вдруг стал писать. Писал, и слов искать не приходилось, потому что они шли прямо из сердца. Всю свою ненависть к рабству изливал он на бумаге, всю издавна накопленную ярость. И, зная, что сам это напечатать не может, наутро отослал статью в редакцию журнала конкурента. Через неделю она вышла, и в тот же день, с журналом в руке, к нему ворвался Эйткен.
— Ваша работа? — крикнул он.
— Да, моя, — кивнул Пейн.
— В таком случае вон отсюда, подонок!
— У вас что, другой редактор нашелся за фунт в неделю?
Пейн усмехнулся.
— Предупреждаю, вы через месяц уволены.
— Давайте лучше — через два, — сказал Пейн. — Не то, смотрите, через две недели сам уйду.
В ту ночь, впервые за долгое время, Том Пейн заснул легко и покойно, не прибегая к бутылке.
Было двадцать четвертое апреля тысяча семьсот семьдесят пятого года; неспешно угасал весенний, ясный, свежий день. Длинные густые тени ложились на мощеные улицы, с дальних холмов повеяло пьянящим запахом молодой травы, лопающихся почек, вспаханной влажной земли. В предвечерней тишине улицы Филадельфии огласились внезапно бешеным цокотом копыт, и перед «Сити-таверн» круто осадил запаренного коня взмокший всадник. На крик, что он привез новости, важные новости, потрясающие новости, со всех сторон сбежались люди. Но всадник не прибавил больше ни слова, покуда, как и подобает доброму хозяину, не позаботился, чтобы вытерли и напоили его коня, и сам не осушил кружку пива. Он пил, а тем временем весть о его приезде с быстротою молнии разносилась по городу, и толпа все росла. Пейн, сидя у себя в редакции, услышал крики на улице и побежал следом за всеми.
— Война, братцы, — промолвил всадник, отирая губы. — Война, будь она неладна!
Кто-то протянул ему понюшку табаку; другие осадили толпу.
— Они, понятно, знали, что в Лексингтоне находятся Ханкок и Адамс, — заметил он.
Потребовали, чтобы он все растолковал по порядку: где, что и как произошло.
— Дело было восемнадцатого апреля, — начал приезжий. Все разом примолкли: вести приходят с запозданием, но события совершаются быстро; с побледневшими, испуганными лицами переглядывались люди в толпе.
— Они сидели в доме пастора Кларка, — продолжал он. — Но это чего. Их успели предупредить из Бостона, и времени им хватило, поскольку красные мундиры перли пешком, а наши ребята скакали как черти. Да и пастор Кларк не растерялся, сразу же их спровадил.
— Их не поймали, Ханкока и Адамса?
— Им удалось уйти.
Снова все стихло; яростно строчили газетчики, но остальные молча ждали, слышны были одни лишь тоненькие голоса детей, снующих по-заячьи вокруг толпы. Всадник потребовал еще пива и ему поспешили передать по рукам новую кружку.
