Пора было действовать.
Конечно, Кузьма ничем не был обязан Феодосии, а тем более кому-либо из темнушников. Скорее наоборот. Но если честно признаться, в нынешней плачевной ситуации они оказались только благодаря ему. Почему бы и не выручить несчастных, чем более что у Кузьмы просто руки чесались наказать людоеда? Да и фляжка, лежавшая в изголовье Шишкарева, совсем бы не оказалась лишней.
Знать бы только, где ошиваются остальные двое братцев? А вдруг они объявятся с минуты на минуту?
Стараясь не смотреть на спящих (знал по собственному опыту, что некоторые люди просыпаются от чужого взгляда), Кузьма осторожно вступил в пещерку. Самодельным ножом он отрезал подходящий кусок веревки (пригодилась все же!) и соорудил посреди нее скользящую петлю.
Этой удавкой можно было быстро и без помех лишить Шишкарева жизни, однако столь радикальная мера в планы Кузьмы не входила. Пусть поваляется какое-то время в путах, поразмыслит над своей злодейской жизнью. Авось пообмякнет душой, а там, глядишь, – и от людоедства откажется.
Действуя решительно и сноровисто (в Шеоле никто не умел вязать узлы лучше выползков), он лишил Шишкарева возможности пользоваться как нижними, так и верхними конечностями, а из свободного конца веревки вдобавок сплел кляп, дабы тому не взбрела блажь звать на помощь братьев.
После таких трудов можно было и водички попить. Как ни сдерживал себя Кузьма, а почти уполовинил флягу. Шишкарев за это время успел окончательно проснуться и теперь, глухо мыча, извивался всем телом, словно змея, сбрасывающая кожу. Как и следовало ожидать, эта бессмысленная активность привела к тому, что все узлы на веревке затянулись еще туже.
Теперь появилась возможность спокойненько разобраться с пленниками. Кузьма немного разворошил кострище и шутки ради сыпанул горсть горячей золы Юрку (а это был именно он) за шиворот. От звериного рыка темнушника проснулась и Феодосия.
Поводив перед их ошалевшими физиономиями ножом, Кузьма предупредил:
– Тихо, а то зарежу. Отвечать только на вопросы.
Первый вопрос был самым животрепещущим:
– Где остальные? – При этом Кузьма многозначительно кивнул на Шишкарева, упорно продолжавшего что-то мычать.
Оба пленника, потрясенные столь быстрой сменой обстоятельств, соображали крайне туго, однако Юрок в конце концов объяснил, что два отсутствующих брата продолжают охоту на людей где-то в лабиринтах между обителью Света и Торжищем (после этих слов Кузьма примерно уяснил свое нынешнее местонахождение).
Второй вопрос непосредственно касался пленников:
– Вас-то они как повязали?
Юрок и Феодосия обменялись хмурыми взглядами, но промолчали – правду, как видно, говорить не хотели, а какую-либо приемлемую версию заранее придумать не догадались. Пришлось пообещать, что ради того, чтобы развязать язык одному, придется отрезать его у другого.
Феодосия опять развесила нюни и попыталась всю вину свалить на Юрка. Кузьма потребовал подробностей.
– После взрыва темнушники почему-то тебя хватились. Решили, что ты химеру нарочно вызвал, – стала сбивчиво объяснять Феодосия. – Вот он, – кивок в сторону Юрка, – так на тебя взъелся, что велел братве завал разобрать. Все кричал, что он этого гада Индикоплава даже за Гранью достанет. – («Сука», – внятно произнес при этом Юрок). – Только никто из темнушников за ним не пошел. Знамо дело, своя жизнь дороже. Одна я как дура вслед увязалась. Очень уж страшно было среди этих вурдалаков оставаться. Еще шахну порвут и матку наружу вывернут… Злые все, особенно молодняк. Вот так мы почти до обители Света и добрались. Потихонечку разузнали, что вы еще не вернулись. Стали караулить. А вышло так, что нас самих подкараулили. В бараний рог, мясники, согнули… Кузьма, это правда, что они людей едят?
– Истинная правда, – подтвердил Кузьма. – А теперь давайте решать, что мне с вами делать.
– Спаси меня, Кузьма, – запричитала Феодосия. – Век благодарна буду! Сторицей за твое добро отплачу!
– Как же, обещать вы все мастерицы. Хотя что с бабы взять… А ты почему не просишься? – обратился он к Юрку.
– Зачем впустую балабонить, – буркнул тот. – Ведь все равно не пожалеешь. Я бы тебя не пожалел…
