– Жре-е-ец! – крик напарника Рустам услышал словно бы через толстый слой ваты, которую неизвестно кто напихал ему в уши. – Та-а-ам!
Он закрутил головой, пытаясь понять, куда указывает дрожащая рука Михаила, но взгляд расплывался, не способный зацепиться ни за что вокруг. Он начал одними губами читать молитву, но сбился. Повторил – с тем же успехом. Слова, казалось бы, выжженные в памяти, будто выдуло из головы.
Тут в глаза молодому граничнику ударили сотни солнечных зайчиков, заставляя зажмуриться и отвернуть взгляд. И это, как ни странно, вернуло ему силы. Не видя цели, но точно зная, где она находится, он вскинул винтовку и выпустил одной очередью весь магазин. Тонкий визг, который, казалось, не могла издать человеческая глотка, ввинтился в его мозг острой болью. Из ушей и носа хлынула кровь, конечности будто лишились костей. Он осел на пол, роняя винтовку.
– Попал! – прошептал он, улыбаясь.
В поле зрения вдруг возникло лицо Михаила, потом его большая, закрывающая собой все, рука.
– Попал, малой! – услышал Рустам голос напарника. – Просадил ему щит и в клочья разорвал. Молодец! А теперь соберись, Христа ради, и поднимайся. Кажись, Темный тут не один!
День, на который был назначен Трибунал, начался не совсем так, как я ожидал. После утренней молитвы за Стефаном должны были прийти ревнители, чтобы отвести его в епископскую резиденцию. Там ему предстояло дать доклад о своем походе и всех сопутствующих обстоятельствах, включающих контакты с магами и обретение сильного дара. Однако с назначенного времени минуло уже полтора часа, а к нам в келью так никто и не заглянул.
Выходить Стефану строго запрещалось – его статус был чем-то средним между положением арестанта и схимника, принявшего на себя все возможные посты и обеты. Первым с людьми заговаривать нельзя, покидать келью без разрешения и сопровождения нельзя, есть нельзя, пить нельзя, а можно лишь молиться и размышлять. А еще было разрешено смотреть на дверь в ожидании того, когда она, наконец, откроется, и слушать, что творится за стенами кельи.
А там явно что-то происходило. Бегали туда-сюда люди, доносилось едва слышное ржание лошадей, бряцанье оружия, а также звуки, которые граничник-бродяжник не спутает ни с чем иным – мерное гудение десятков антигравитационных двигателей. Складывалось такое ощущение, что внутри стен кремля сейчас собирается крупный боевой отряд Стражей, готовых выдвинуться на фронтир.
После еще получасового ожидания, когда в келью вошел Кирилл, выяснилось, что в своих предположениях Стефан не ошибся. Ревнитель был одет в коричневую полевую форму, поверх которой было наброшен короткий, расшитый молитвами аналав[1]. В руках он держал массивные веревочные четки, которые при желании можно было использовать как кистень.
– Где пожар? – игнорируя правила поведения арестованных, спросил Страж.
– Дьяк умер.
Стеф вскинул брови, как бы говоря, что суматоха, царящая во дворе кремля, кажется ему несколько избыточной, если она действительно связана со смертью служителя небольшого ранга.
– Я, кажется, говорил тебе, что вижу на нем смертную печать… – спустя пару секунд добавил он, не уверенный в том, что ревнитель его понял. – Естественная смерть, никто не травил, не душил, не проклинал – просто болезнь сожрала. Почему ты мне решил про это сказать именно сейчас?
– А? Да не, это просто к слову. Я не до конца верил, что ты действительно видишь стоящую рядом с человеком смерть. А на мне есть печать?
Мой подопечный поднялся с лавки, встал перед ревнителем и пристально посмотрел ему в глаза.
– Кирилл, что случилось?
– Прорыв на восточной границе Москвы, – устало выдохнул Кирилл. – Очень крупный прорыв. Пост на Бисеровом озере просто смело.
– Давно?
– Три часа назад, – ревнитель уселся на лавку рядом со Стефом, покрутил в руках четки. – Сейчас все свободные силы выдвигаются туда. Я в том числе.
– Ясно. Ты поэтому?..
– Ага…
Стефан не стал в очередной раз повторять Кириллу, что его способность работает не совсем так. Он видит предопределенную смерть, то есть неизбежную. Когда человек болен смертельно или стар, то над ним ангел как бы руку простирает, готовясь его забрать. А если человеку в бою суждено погибнуть – это ведь еще не предопределено, верно? Слишком много факторов в будущем, поступков, которые человек совершит или наоборот – не совершит. К примеру, замешкается или побежит, когда не надо.
