Жонглер испуганно шарахнулся в сторону, и Никита довольно засмеялся.
— Хорошая труба.
— Товарищ, — окликнул капитана клоун, — а вы не вмешивайтесь в наше дело!
Голощекин тотчас подступил к нему вплотную, подчеркивая значительную разницу в росте.
— Ишь карапуз какой! — ощетинился он в недоброй усмешке. — Были ваши дела, стали наши! Так, Леш? — обернулся он к сидящему на табурете Жгуту.
Алексей натянул второй сапог, поднялся, вяло переступая ногами, подошел и вклинился между спорящими.
— Ты, Никита, — пряча глаза, сказал он тихо, — не приставай к ним. Я все проиграл в карты. Это, — он указал на инструменты и что-то еще, — все ихнее.
Алексей хотел пройти мимо Голощекина, но капитан схватил его за грудки и отшвырнул обратно к табурету.
— Ты что, под трибунал хочешь?! — рявкнул он так, что эхо загудело в горловинах проигранных труб.
От неожиданности фокусник выронил барабанную палочку, и она звонко ударила в натянутую кожу.
— Не стучи! — шикнул на фокусника Голощекин и тут же добавил елейным голосом: — Хотя, если хочешь, давай, постучи! Попробуй!
От этого последнего «попробуй» фокуснику захотелось сделать какой-нибудь трюк и исчезнуть со сцены. Он поспешно поднял палочку и осторожно положил на стол.
— Да я так… Не получается у меня.
— Ты тогда не барабанщик, а дерьмо на палочке! — сообщил ему Голощекин свой взгляд на приоритеты в музыкальном мире.
Фокусник не рискнул спорить.
Не сдавался только клоун. Он поднял перед собой, как правительственный мандат, полученную от Алексея расписку и двинулся на капитана. — Игра была честная, — сказал он твердо, — и расплата должна быть не фраерская.
— Угу! — Не читая, Голощекин выхватил листок и поднял повыше. — Я объясню ситуацию. Вы даже до железной дороги не доедете, потому что вас примут в пограничной зоне, и никакие расписки вам не помогут.
Клоун попытался выхватить листок, но капитан вовремя поднял руку. Смерив противника насмешливым взглядом, он смял бумагу в комок и зажал в кулаке.
— Куда и как эти трубы девать, мы сами скумекаем, — сказал жонглер с безопасного расстояния.
Голощекин стрельнул в его сторону глазами и вновь повернулся к согласно кивнувшему клоуну.
— Объясняю еще раз, — сказал он тише. — Ни один инструмент из этой комнаты не выйдет.
Клоун и жонглер переглянулись.
— Надо поговорить. — Кивком клоун предложил капитану отойти в сторону.
— Давай, — нарочито громко ответил Голощекин, не двигаясь с места.
— Может, сойдемся? — спросил клоун, косясь на неподвижно сидящего Алексея. — Тридцать кусков наличными.
— Сколько-сколько? — Голощекин комично скривился, приложив ладонь к уху. — Что? Что ты сказал сейчас? Я не расслышал.
— Двадцать. И разойдемся полюбовно. Голощекин нахмурился. Немного подумав, он подошел к Жгуту и, взяв его за плечо, развернул к себе.
— Леха! Леха, я сейчас вернусь. Ты их отсюда не выпускай. Понял?
Он вернулся менее чем через полчаса, неся в одной руке ящик с шампанским, а в другой — прямоугольный сверток, сооруженный из «Красной звезды».
Поставив шампанское, он тяжело бросил сверток клоуну. Газета развернулась в воздухе, и, точно разноцветные конфетти разлетелись, закружились в воздухе голубоватые, розоватые и фиолетовые купюры.
— На! Лови! Хлебом и деньгами не сорят! Циркачи бросились под этот денежный
дождь, толкаясь, хватая кружащиеся и упавшие купюры, запихивая их в карманы, под рубашки, заворачивая деньги в фиолетовый с блестками плащ.
— Сразу видно хорошего человека, — сгребая деньги в кучу, бормотал клоун.
— Даже ребра тебе не переломал, — подтвердил фокусник, выуживая залетевшие под гипсовый бюст вождя две красненькие десятки.
— Так, друзья мои, — объявил, потирая руки, Голощекин. — А теперь вы должны помириться и слиться в единый коллектив. Гулять до утра! Утром пойдете и сдадите стеклотару. Леха! Леха, воспрянь!
— Я с ними пить не буду, — пытаясь подняться, пробормотал Жгут, тупо глядя на ползающих возле его ног людей.
Голощекин легко усадил его на место.
— Так, бойцы, слушай мой приказ! — громогласно объявил он циркачам. — Отца командира оберегать, как родного. Все шампанское выпить, гулять до утра!
