- Кажется, ты говорила, что тебе нравится твой муж.
- Я люблю своего мужа. Люблю своих детей. Для этого и создана женщина. Просто ты живешь в большом городе, и ты образованная - ты могла бы выйти за доктора, адвоката, или даже за какого-нибудь телевизионщика.
- Леота, я никогда не выйду замуж.
- Ты сумасшедшая. Женщина должна выйти замуж. Что с тобой будет, когда тебе будет пятьдесят? Нужно ведь стариться рядом с кем-нибудь. Ты еще пожалеешь об этом.
- Я собираюсь в девяносто девять лет угодить под арест за дебош, а стариться ни с кем рядом не собираюсь. Что за мысли! Господи, тебе двадцать четыре года, а ты уже заботишься о том, что будет, когда тебе стукнет пятьдесят. Это бессмысленно.
- Только это и имеет смысл. Я должна думать о безопасности. Должна копить деньги, планировать, как наши дети будут учиться, и как мы будем жить, когда не сможем работать. Я не получила образования и хочу быть уверенной, что дети его получат.
- Ты бы могла поступить в институт, если хочешь - ведь есть государственные институты и тому подобное.
- Я слишком старая. И слишком занята. Не думаю, что смогу сидеть в классе и чему-то там еще учиться. Это прекрасно, что ты это делаешь, я восхищаюсь тобой. Ты можешь знакомиться со многими людьми, так что когда-нибудь встретишь подходящего и угомонишься. Только подожди.
- Хватит этого дерьма. Я люблю женщин. Я никогда не выйду за мужчину, да и за женщину тоже. Это не мое. Я оторва-лесбиянка.
Леота резко втянула воздух.
- Тебе надо проверить, что у тебя с головой. Таких, как ты, запирают под замок. Тебе нужна помощь.
- Да, я знаю людей вроде тебя, которые запирают под замок людей вроде меня. Прежде чем ты вызовешь прислужников Гетеросексуальной Инквизиции, я удираю.
- Не надо таких громких слов, Молли Болт. Ты всегда была нахалкой.
- Ну да - а еще твоей первой любовницей.
Я хлопнула дверью, и вот уже была на улице, рядом с шеренгой подержанных машин. А она, возможно, умерла там на месте, почем мне знать.
Теперь - обратно в Вавилон-на-Гудзоне. Снова туда, где воздух разрушает легкие, и шаги за спиной могут принадлежать тому, кто перережет тебе горло. Туда, где сверкающий Бродвей по ночам зовет в гости пригороды и завлекает их в свои театры. Туда, где хитрые глянцевые журналы набрасываются на свежую плоть и ежемесячно готовят ее на стол национальному клубу каннибалов. Туда, где миллионы людей живут бок о бок в ячейках прогнивших сот и никогда не здороваются друг с другом. Загазованное, переполненное, зловонное место, единственное место, где для меня есть место, где есть хоть какая-то надежда. Надо возвращаться и держаться. По крайней мере, в Нью-Йорке я могу стать чем-нибудь большим, чем производитель нового поколения.
Нью-Йорк не приветствовал меня с распростертыми объятиями, но это не имело значения. Я была настроена расправиться со всеми непредвиденными обстоятельствами, даже с равнодушием. Остаток лета тянулся дальше. Осень принесла облегчение, потому что это был мой выпускной год, и в этот год мы должны были произвести на свет короткий фильм, в котором отразились бы все годы нашей учебы.
Профессор Вальгрен, глава отдела и убежденный женоненавистник, вызвал меня в свой кабинет, как положено, для обсуждения проекта.
- Молли, какой дипломный проект ты собираешься делать?
- Я думаю, что сниму документальный фильм на двадцать минут о жизни одной женщины.
На него это, похоже, не произвело впечатления. В этом году было в моде порно и насилие, и все мужчины были заняты тем, что снимали извращенные сексуальные сцены, где кадры тех свиней, что избивали людей на чикагском съезде>{78}, перемежались с половыми актами. Мой проект не был в этом духе.
- Возможно, у тебя будут трудности с тем, чтобы получить камеру на выходные. Кстати, кто будет в твоей команде?
- Никто. Никто не согласится быть у меня в команде.
Профессор Вальгрен, в своих модных проволочных очках, закашлялся и сказал с легким намеком на насмешку:
- Видимо, не хотят получать указания от женщины, а?
- Не знаю. Я что-то не замечала, чтобы они как следует выполняли указания и друг от друга.
