- М-м... может, это покажется смешным, но латынь помогла мне себя дисциплинировать, больше чем все, что я когда-нибудь учила. Чем бы я ни занималась, латынь помогла мне, потому что она научила меня мыслить. А греческий добавляет какую-то возвышенность, нечто такое, от чего мысли движутся быстрее. Я... да, наверно, это для вас звучит глупо.
- Нет, нет, вовсе нет. Я думаю, ты полностью права насчет латыни, о том, что она учит тебя логическим процессам, учит мыслить, я хочу сказать. Плохо, что мало кто из наших политиков ее изучал.
Алиса слушала все это, хлопая глазами.
- Молли, это правда насчет латыни, или ты подлизываешься к старушке? - она подтолкнула мать под ребра, Полина схватила ее за руку и удержала.
- Нет. Я знаю, это звучит странно, но это было самое лучшее, что я когда-нибудь учила. Нет, не лучшее, но самое полезное.
Алиса подалась вперед на стуле.
- Мама так доставала меня, чтобы я занялась латынью, что я в этом году начала. Ненавижу. Правда, может быть, потому что мой учитель сущее ископаемое.
- Учителя латыни имеют тенденцию становиться ископаемыми.
- Мой - просто мумия! А ты уже снимала кино?
- В прошлом семестре, короткометражку на две минуты. Трудно было добраться до оборудования, потому что я единственная женщина в группе, и мужчинам это не слишком нравится. Поскольку мужчины держат в руках выдачу оборудования, я всегда остаюсь в пролете.
Полина нахмурила брови. Видимо, ей не понравилось слово.
- Это отвратительно. И ты ничего не можешь поделать?
- Я заваливаю директора отдела жалобами, как по часам. Но он терпеть не может женщин. Он вызывает меня в кабинет, читает жалобу. Потом говорит, что рассмотрит ее, и на этом все кончается. Естественно, от этого мне не лучше, только хуже. На всех лекциях он отпускает пакостные шуточки про женщин. Знаете, обычный студенческий репертуар - почему это не было великих женщин-режиссеров, видно, потому, что у нас мозги с горошину? И смотрит прямо на меня, когда это говорит. Прямо хочется запихать ему в глотку бобину с «Триумфом воли»>{66}.
Полина вздохнула и провела по ободку своей кофейной чашки.
- Когда тебя выпустят, легче не будет. В этом году меня должны были назначить профессором, но все еще держат в ассистентах.
- Мама, ты все равно получишь свое. Ты же там лучше всех. Эти викторианцы двадцатого века когда-нибудь да сдадутся.
Полина погладила ее по волосам и улыбнулась.
- Посмотрим.
После этого обеда мы с Полиной начали видеться раз в неделю. Мы ходили по галереям, музеям, лекциям, и она то и дело брала меня в театр. Полина питала отвращение к мюзиклам, так что она водила меня только на традиционные драмы. В большинстве своем они были ужасны, не считая АПА>{67}. Полина сводила меня на «Школу злословия». Все было сыграно так быстро, легко и хорошо, что мы уходили из театра, переполненные радостью.
- Это было чудесно, просто чудесно. Танцевать хочется, - хихикнула Полина.
- Я знаю место, где мы можем потанцевать, если хочешь.
- И стоять, ожидая какого-нибудь кривляку, чтобы пригласил нас на танец? Никогда.
- Можешь танцевать со мной, если, конечно, я для тебя не кривляка.
- Что? - волосы у нее взвихрились вокруг головы, когда она обернулась, глядя мне в глаза.
- Ну вот, ты и вправду считаешь меня кривлякой. Тайное становится явным.
- Вовсе нет. Но где мы можем танцевать вместе?
- В лесбийском баре, где же еще?
- Откуда ты знаешь о лесбийских барах?
- Я лесбиянка.
- Ты... но ты же выглядишь, как все! Молли, не глупи, ты не можешь быть лесбиянкой. Ты шутишь. Я бы знала, если бы с тобой было что-нибудь подобное.
- Мадам, я полнокровная, добропорядочная лесбиянка. Что до моей внешности, то большинство лесбиянок, которых я знаю, выглядят как все женщины. Однако, если ты западаешь на водителей грузовиков, могу показать одно местечко, - я не могла удержаться от подколки.
Целых два квартала мы прошли в молчании. Вся веселость Полины испарилась.
- Если ты не возражаешь, Молли, я, наверное, пойду домой. Я устала больше, чем думала.
- Конечно, возражаю. Почему бы тебе не сказать правду? Ты расстроена, потому что я тебе рассказала, кто я.
