Уже перед выходом черт ее дернул зайти в общую гримерную — попрощаться с девочками.
Вот только встретил ее не щебет бабочек, а смачное чваканье в темноте…
— Вкусно? — несколько минут Амина тихо стояла в дверном проеме, с каким-то нереальным самодовольствием следя за тем, как Мир втихомолку уплетает ее долму.
Хотя, по правде сказать, он не особо-то и прятался. Сидел с кастрюлей на одном из диванов — спиной ко входу, достал где-то вилку, рядом стояла упаковка сметаны — наверно, стыренная на кухне. Мужик ел аккуратно, но с аппетитом. Аж струна в душе какая-то будто натянулась. Видимо, инстинкт материнский или еще какой-то чисто женский — мужик должен быть сыт. Если сыт — значит доволен. Если доволен — сам нервы никому не делает, зато ты ему можешь их делать сколько угодно, его не прошибить…
— Очень, — услышав ее вопрос, Мир не дернулся, не подпрыгнул, будто и не удивился. Полил еще один конвертик сметаной, отправил в рот…
— По бороде течет…
— Ты не видишь, тут темно.
— А при свете почему не ешь? Стыдно?
— Нет, без света вкуснее — как в детстве, когда мама запрещала ночами шоколад топтать, а мы с Наиркой лазали по полкам, находили и объедались.
— С сестрой?
— Да.
— У тебя их сколько?
— Две.
— Младшие?
— Обе. Одна совсем мелкая — Лала.
— Это ее Руслан сватать собирается?
— Не дадим, — ответил будто в шутку, но ясно стало, что таки не дадут.
— Не тащи меня больше на встречи вот так… с ними.
— Почему? — Мир отложил вилку, отставил кастрюлю. Амина краем глаза успела заметить, что кастрюля была пуста. Приятно.
— Есть свои причины.
— Какие?
— Дамир…
— Я.
— Не лезь мне в душу…
Какое-то время Дамир смотрел серьезно, а потом хмыкнул.
— Что?
— Ну хоть душа у тебя есть, и то хорошо…
— Дурак. Зря только продукты на тебя переводить, — оскалилась Амина для виду. На самом деле была благодарна, что Бабаев не стал развивать тему.
Он не ответил, молча перехватил кастрюлю удобней, встал с дивана, подошел.
— Помою, завтра заберешь, спасибо.
Подошел так близко, что Амина чувствовала исходящее от него тепло. Будь у нее плохое настроение, а у него плохие намерения, тут же отступила бы или его заставила отойти.
Но настроение было мирное, а намерения у него вроде бы тоже не крамольные.
— У тебя очень красивые глаза, Амине-ханым. Лукавые, хитрые, а иногда заглянешь — и спокойный океан.
— Черные ведь. Какой океан?
— Бездонный какой-то. Поэтому и черный.
Амина улыбнулась, Мир нет. Так и стояли — изучая друг друга в темноте.
— Только целовать меня не вздумай.
— И не собирался.
— Вот и хорошо…
Стояли бы и дольше, но на мобильный Амины пришел вызов — подъехало такси.
— Хорошего дня, я спать.
— Хорошего, я тоже сейчас поеду.
Амина развернулась, поплыла в сторону выхода, давая возможность вдоволь налюбоваться своим обтянутым платьем силуэтом. Своими длиннющими ногами, обутыми в туфли на шпильках, изгибами тела — повторяющими форму гитары, гордо вытянутой шеей, руками — тонкими, изящными.
В какой-то момент Миру даже захотелось догнать, развернуть, поцеловать, но ведь потом скандала не избежать, по морде заедет, между ног прицелится, да и кастрюлю жалко — упадет ведь, всех перепугает…
Наверное, именно об этом говорят, что каждый свой шаг следует взвешивать. Решая, стоит ли лезть к даме с поцелуем, никогда не забывайте подумать о судьбе кастрюли, находящейся у вас в руках. Обдумайте все хорошенько. Проводите ее взглядом… А потом идите на кухню — мыть.
Улыбаясь собственным мыслям, Дамир направился именно туда.
Поцеловать еще успеет, если желание возникнет. А пока лучше присмотреться. И к ней, и к себе. И к происходящему вокруг. Особенно, наверное, к происходящему.
