Сарацинской игле пришлось перебарывать страх Рейхарда болью такой силы, что из его горла вырвался громкий крик, эхо от которого заставило великанов зашевелиться, вызывая обвалы, гул и трясение земли, и обратить взоры на путника. Ближайший исполин выпростал свою гигантскую руку с чёрными узловатыми пальцами и устремил её к всаднику и коню, намереваясь схватить обоих, но графский конь, встав на дыбы, звонко заржал и ринулся к колдовскому лесу с такой прытью, что из-под его копыт полетели искры. Он успел нырнуть в самую гущу чудовищных существ, бывших когда-то деревьями, и скрыться в их толпе прежде, чем к нему подлетела гигантская рука. Исполин в сердцах вырвал с корнем несколько деревьев-оборотней, и стон досады прокатился по окрестностям.
Между тем к всаднику со всех сторон потянулись мохнатые руки. Граф, привязав поводья к своей левой руке, в правую взял меч и, не ведая страха, принялся разить конечности страшных тварей, которые с воплями боли отдёргивали их. Графский скакун мчался сквозь лес, видимо зная цель пути не хуже своего седока. На угрожающие вопли оживших деревьев он отзывался коротким злым ржанием. Наконец жуткие существа расступились, дорога вырвалась на простор и показался герцогский замок. Граф едва узнал его. Перед ним предстало одно из самых удивительных видений призрачного мира, явленного ему колдовской молнией. Хорошо знакомый графу замок, как и всё вокруг, чудесно преобразился: его здания стали как будто стройнее и выше, башни — ажурнее, шпили — тоньше, и во всех распахнутых окнах светились огни. Но больше всего поражали стены и крыши, которые нестерпимо сверкали и переливались в блеске молнии, отчего казалось, что они выложены из драгоценных алмазов, сапфиров и чистейшего горного хрусталя. Прозрачные драконы кружили над стрельчатыми башнями, едва не задевая их своими крыльями.
К замковым воротам вела широкая и прямая, как луч, дорога, вымощенная полированными плитами, сиявшими в свете молнии, как и весь замок. Граф повернул к ней, но конь громко заржал и шарахнулся от плит. Граф стал его хлестать и пришпоривать; конь, храпя, опустился на землю; раздосадованный рыцарь спешился и направился к дороге, волоча упиравшегося коня под уздцы. Скакун сопротивлялся изо всех сил. Рейхард в сильной тревоге бросил поводья и двинулся к дороге, сверкавшей в считанных метрах от него. Тогда конь вскочил, опередил его и, подскакав к плитам, ударил в них копытами. И тотчас раздался оглушительный грохот, разверзлась земля, и конь рухнул в пропасть, на краю которой граф удержался лишь чудом. Та же пропасть поглотила и прекрасный замок вместе с дорогой. Встревоженные исполины завопили, лесные оборотни за спиной графа простерли свои мохнатые руки к чёрным небесам, и лишь прозрачные драконы продолжали бесстрастно резвиться под тучами, чуждые тревогам и превратностям всех земных и горних миров.
Граф едва успел отпрянуть от страшного обрыва. Края пропасти, как ненасытная пасть, сомкнулись, почавкали, колыша землю, и затихли. Всё вокруг успокоилось. И тогда, оглядевшись, рыцарь узнал знакомую долину и высившийся в её центре наследственный замок Гензау, в котором ему в прежние годы приходилось бывать много раз. Замок казался чёрной заброшенной руиной; проложенная к нему дорога заросла и смутно виднелась среди камней и кустарников. Скорбя о гибели своего коня, граф не без опаски ступил на неё и зашагал к воротам. Он шёл, и мрачная громада с зубчатыми башнями и мощными крепостными стенами надвигалась на него. Ни единого звука не доносилось со стороны замка, всё было мертво, лишь багровый огонь брезжил в верхнем окне главного здания.
Как только граф подошёл ко рву, со скрежетом опустился подъёмный мост и поднялась решётка в воротах башни: путника здесь, как видно, ждали. Рыцарь миновал мост и ворота, не встретив ни одной живой души, а когда вошёл во двор, за его спиной послышался торопливый скрежет: мост поднялся и решётка рухнула вниз, преградив ему выход. В тишине прозвучал злобный хохот, которому откликнулись вопли филина из чёрной бойницы на дальней башне.
