— Ваше высочество, я не раз повторял вам: перестаньте апеллировать к имени фрейлины Нелидовой. Она есть и останется моим другом. И вашим. Потому что печется об интересах нашей семьи.
— Нашей семьи!
— Надеюсь, вы не вправе обвинять меня в пренебрежении к семье. Иначе, по всей вероятности, она не была бы столь многочисленной.
— Это грубо, ваше высочество!
— Грубо? Я, во-первых, солдат и люблю говорить по существу. Дети говорят о том, что наша семейная жизнь течет совершенно нормально.
— Дети обожают вас, ваше высочество.
— И старший из них готовится занять законное место отца на престоле.
— Не говорите так, ваше высочество, это все замыслы императрицы!
Петербург. Кабинет императрицы. Екатерина II, А. В. Храповицкий.
— Есть донесения с театра военных действий, Храповицкий?
— Есть, ваше величество.
— И что же? Ты не торопишься мне их сообщить? Они плохи?
— Нет, государыня, они не плохи, но вы последнее время так были заняты, что я и сегодня не осмелился вас отвлекать до поры до времени.
— Ты прав. Я действительно была занята, но теперь, кажется, этот период уже позади, так что я тебя слушаю. Главное — осада Измаила. Судя по твоим паузам, он не взят.
— Ваша проницательность, ваше величество, лишает меня дара речи.
— Значит, не взят. Что же там происходит?
— Вы помните, ваше величество, к его стенам подступил 29 августа Репнин.
— И безо всякого толку.
— Спустя три месяца, уже в конце ноября, крепость одновременно атаковали Де Рибас и Головатый.
— С тем же успехом.
— Осаду пришлось снять…
— И отступить.
— Но причина была очень веской: недостаток осадной артиллерии.
— И конечно, неблагоприятная погода. Еще бы! Надо же было дождаться глубокой осени, когда к тому же кругом глина и непролазная грязь. Впрочем, князь Таврический вряд ли испытывает на себе ее неудобства. Насколько мне известно, у него все время идет пир горой да еще появился и новый предмет страстного увлечения. Правда, на этот раз — с моей точки зрения, по чистой случайности — светлейший проявил несвойственный ему хороший вкус.
— Вы имеете в виду княгиню Екатерину Федоровну Долгорукову, ваше величество?
— Кого же еще? Для нас это тем большая загадка, что былая княжна Барятинская не отвечает Потемкину взаимностью и вполне удовлетворяется платоническими вздыхателями. Что вам известно об этой эйфории светлейшего, Храповицкий? Наверняка же вы знаете много больше меня.
— Сомневаюсь, ваше величество. Вы безошибочно угадываете текст на обороте еще не перевернутой страницы, а здесь… Посудите сами, каково приходится светлейшему, когда княгиня появляется на праздниках в его дворце-землянке в костюме одалиски.
— Воображаю! К тому же у Катеньки есть главное для Потемкина достоинство — она высока ростом и необыкновенно стройна.
— Отсюда светлейший выполняет каждую ее прихоть и гоняет в Париж курьеров за бальными башмачками для княгини.
— Хорош полководец! Вот вам и истинные причины этой затянувшейся до бесконечности войны.
— Однако не все так плохо, ваше величество.
— Наши войска сняли осаду — да или нет?
— Да, но в момент общего отступления появился Александр Васильевич Суворов, вернул войска на осадные позиции. Измаил крепко обложен. И вот донесение о его оборонных возможностях, если вам угодно, ваше величество.
— Конечно, читайте. Жаль, я не распорядилась присутствовать при нашей беседе Александру Матвеевичу — у него есть свои очень любопытные соображения. Впрочем, в следующий раз. Читайте же!
— Это сведения, полученные Суворовым. Измаил — главная крепость турок на Дунае. Его гарнизон достигает 35 000 человек, которыми командует очень опытный трехбунчужный паша Айдозла-Ахмет. Главный вал крепости протянулся на 6 верст. Высота его достигает четырех сажен. Он уставлен тремя сотнями орудий, а вокруг дополнительное кольцо обороны создает глубокий наполненный водой ров. Александр Васильевич считает, что взятие подобной фортеции вполне возможно, но требует соответствующей подготовки.
— Он приступил к ней?
— Нет.
— Ничего не понимаю. Почему же это?
— Суворов не вправе ничего делать без приказа Григория Александровича, а такого приказа не последовало.
