Граф Люксембург - страница 11

Шрифт
Интервал

стр.

А я слушаю шум дождя в записи.

Это случилось в конце зимы, в строгий пост, когда ни один православный ни капли спиртного в рот не возьмет, хотя какое, честное слово, это имеет отношение ко мне. В общем – я опять нажрался. Причем от души, полновесно, беспредельно. А компания подобралась из полузнакомых, гниловатая какая-то, жаль, что поздно это понял, когда крупнейшая схватка с жизнью была уже проиграна. Где я? В кафе, в столовой, на лавочке с ними водку пью? Я не понимал. Я не понимал даже в какой позе нахожусь: сидя, лежа, на карачках под столом? Но зато я спросил: «Ребят, а чё вы такие гнилые?» Мне не ответили, только налили ещё и пустили в мою сторону такой плотный сизый дым, такой… непроходимый, что на минуту-час я остался в одиночестве. Когда туман рассеялся, я увидел уже не знакомые, а малознакомые лица. Кого-то, казалось, из них я где-то встречал тысячу лет назад. И тогда я, развалясь в кресле, двигаясь в полуприсяди, как борец на тренировке, оставаясь неподвижным и не дрогнув ни единым, зато рассмеявшись во всю голову, отрывая твист, предложил невнятно: «А давайте за знакомство?» – и все поглядели на меня, как на сумасшедшего, даже сидящие за соседними столиками обернулись, а из соседней комнаты раздался крик: «А, может, спать пора?!» – и зарокотал унитаз.

Никогда не пейте с полузнакомыми, которые прощаются с вами посреди уличного перехода, не доведя до светофора; захлопывают за спиной стальную дверь и долго ещё гремят цепями вслед, нервничая, что у дверной цепи какая-то там пипочка не попадает на крючочек… Если нету друзей, лучше найди огромный преогромный, крепкий прекрепкий, свеженький, весь в пупырышках, огурец, налей родимой до краев – и врежь! И громко, на весь дом, на весь город, на все звездное небо, суецидно так хрумкни огурцом! А потом врежь ещё и крикни: «А-а!!!», как женщина (что-то типа «Козерога») в оргазме; как пьяный казак шашкой и до седла разрубающий врага; как надорванный тяжестью штангист, преодолевший-таки силу притяжения и низринувший себе под ноги тонну железа! Крикни громче, грозно, гневно, чтобы все слышали, все знали, какой сильный, умный, достойный, ни на какого непохожий человек страдает – и затрепетали! Но никогда не пей с теми, кто тебе не нравится. Не пей с рожами. Лучше приходи ко мне: я тебе налью. Врежешь и закусишь, а потом все расскажешь, что у тебя там?

Я на улице, посреди города, ночью, отвратительно пьян, и такое ощущение, что на меня сейчас охотится вся окрестная милиция. Боже мой, а как же маленький человек, которому я обещал, что никогда-никогда?.. Он, наверное, уже ждет; сварил супчик, посматривает на кастрюльку: то сунет туда половничек – помешает, то вынет обратно, помоет; погремит какими-нибудь крышечками и баночками; подумает, выровнять ли золотистую обертку от бульонного кубика; вздохнет, ждущий, ни о чем ещё не подозревая. Что же я наделал? Ведь не доберусь. Шансов никаких! Ну уж нет! Город, сука! ты не встанешь у меня на пути, я прорвусь через тебя, железом проплавлюсь, кислотой протравлюсь, прогрызусь, как лис через животы твоих ментов, но в обиду его не дам! Если я, обещавший прийти, ещё раз не прийду, для него это будет – конец! Я это чувствую, я с холодным ужасом осознаю. Тихо, спокойно. Нужно как-то протрезветь, а потом в метро, и через полчаса домой. А что для этого нужно? Не совать же голову в сугроб, где собачьего говна больше, чем снега? Вот и сейчас над одним присел огромный пудель, исполняя странную фигуру, которую в акробатике, кажется, называют «уголком на коне». Бутылку холодных «Ессентуков» № 17 – вот, что надо, чтобы погасить костер, а то чувствую, как весь спекаюсь изнутри. Я иду на вывеску продуктового павильончика, одиноко горящую среди закрытых палаток у метро.

Красивая женщина за прилавком мне улыбается. Сам я приветлив. Бутылку «Ессентуков – № 17», – процеживаю. Залезаю в карман – а там ни копейки, только проездной на метро; шарю в других, во внутренних – ничего нет. «Кого-то вы мне напоминаете», – слышу вдруг продавщицу, в её голосе появляется нежнейший грудной колокольчик, и голова моя почему-то сразу проясняется, я вообще начинаю вести себя, как другой знак зодиака. Я роскошно улыбаюсь и говорю: «Ты видела меня, наверное, в кино». «Ну, конечно же, – она всплеснула руками, – да, да, да, в кино». «Ты смотрела „Ночи Кабирии“»?


стр.

Похожие книги