Граф Феникс - страница 3
Насколько глубоко было влияние герметизма и теософии на русскую аристократию, видно из того, что оно продолжалось и в XIX веке, еще в царствование императора Николая Павловича. «Влияние энциклопедистов на двор Екатерины II миновало, уступив место разного рода попыткам, – говорит в своих воспоминаниях граф В. А. Сологуб. – Возникли идеологи, мыслители, искатели социальной правды и даже философского камня, что, впрочем, одно и то же.
С трудом верится, чтобы целое поколение отборных умов могло углубляться не только в изучение халдейской премудрости и формул умозрительной символики, но еще серьезно занималось алхимическими опытами, основанными на меркурии и имеющими целью создать золото.
После тестя моего, графа Михаила Юрьевича Виельгорского… осталось несколько тысяч книг герметического содержания. Большая часть этой драгоценной библиотеки поступила в императорскую публичную библиотеку… Некоторую часть я имел случай отыскать в амбаре курского имения вместе с разными кабалистическими рукописями и частными письмами масонского содержания. Это собрание… указывает на переход герметизма к иллюминизму, к мистицизму, пиетизму, а впоследствии привели к скептицизму, либерализму, гегельянству, коммунизму и нигилизму, уже мечтающему о терроризме. Любопытно было бы проследить, как каждый новый поток мышления вызывал восторг и казался последним словом отвлеченной мудрости».
Николай Энгельгардт
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Вы слышали о графе Сен-Жермене, о котором рассказывают так много чудесного… Над ним смеялись, как над шарлатаном, а Казанова в своих Записках говорит, что он был шпион; впрочем, Сен-Жермен, несмотря на свою таинственность, имел очень почтенную наружность и был в обществе человек очень любезный.
А. С. Пушкин. «Пиковая дама»
ГЛАВА I
Маркиз Пелегрини и господин Бабю
В первых числах мая-1779 года в седьмом часу утра по Невскому проспекту от старой московской дороги мимо лиговских огородов шел человек, не привлекавший к себе внимания. Тем более, что в столь ранний час некому было проявлять интерес.
Приятное весеннее утро бодрило и веселило. Свежий ветерок тянул со взморья и перебирал листья старых берез и лип, в два ряда вытянувшихся вдоль длиннейшей столичной улицы.
Незнакомец шел под деревьями размеренным, гордым, неспешным шагом. Он был среднего роста, необычайно плечистый, с большой головой на короткой толстой шее, мощные грудь и спина, а также приличное брюшко делали его фигуру квадратной. Ей совсем не соответствовали белые, красивые, аристократические руки. Оливковый отлив бритых щек и большие темные глаза выдавали в нем южанина, скорее итальянца. Лицо также производило противоречивое впечатление. Широкий лоб с сильно развитыми надбровными шишками, выгибающиеся правильными дугами черные брови придавали его верхней части привлекательный благородный вид. Но приплюснутый, как у африканца, нос с большими круглыми ноздрями и маленький, сердечком, рот, окруженный складками жирных щек и двойного подбородка, делали нижнюю часть лица вульгарной. Когда иностранец обращал глаза к небу и солнцу, то созерцательная мечтательности делала их взгляд мягким. Но едва опускал взор к предметам земного горизонта, зрачки его расширялись, как у кошки, и в глазах появлялось подозрительное и скаредное выражение.
Незнакомец дошел наконец до Владимирской, где размещался обжорный ряд, посещаемый преимущественно простым людом. Тут у лотков сидели бабы, предлагая пироги с печенкой, луком, перцем, жареную рыбу, вареное мясо; стояли обмотанные тряпьем медные сосуды со сбитнем, и лихие сбитенщики зазывали виршами неприхотливых потребителей горячего.
Он свернул с проспекта и вошел в простонародную толпу столь естественно, как будто сам принадлежал к ней. Скоро оказался у лотка с масляными, пахучими пирогами. На грубом французском языке, дополняя речь быстрыми, выразительными жестами, иностранец отлично объяснил бабе-пирожнице, столь же замасленной, как и ее товар, что ему требуется, и, видимо, был понят. Баба подала ему огромный пирог и плеснула из горшка горячих щей в плошку. Присев на тумбу, незнакомец принялся с удовольствием угощаться неприхотливой снедью. Насытившись, он вытер рот и засаленные пальцы тонким дорогим платком, заплатил, что требовалось, предложив торговке взять монету из горсти медных, протянутых ей на ладони, затем спокойно выбрался из толпы и двинулся дальше по проспекту. Наконец достиг площадки перед Синим мостом, с гранитными башенками, покрашенными в синюю краску цепями и парапетами деревянных перил. Здесь торговали людьми… Как семьями, так и в розницу, несмотря на запрещающий указ человеколюбивой императрицы, а также нанимали вольных и отпущенных господами на оброк.
