Прочитав, фон Фогель положил лист на стол под сальной свечой, а писец достал гусиное перо с лохматой бородкой и пузырек с чернилами. Пристав жестом предложил магику подойти и подписаться.
Нетвердой походкой, но стараясь держаться прямо и высоко поднять голову, граф Александр де Калиостро-Феникс подписал бумагу, не забыв проставить вокруг подписи разные таинственные знаки, цифры и буквы.
– Есть ли у господина Калиостроса, а равно и его супруги достаточно теплая одежда? Путь не близок, – обратился пристав к Горгонзолло. Итальянец смутился и на ломаном русском языке объяснил, что часть вещей отъезжающего удержана им в уплату за квартиру, так как денег тот никак не хотел отдавать и ссылался на якобы словесный договор, по коему больные, входя в ворота, должны были вносить в пользу домохозяина некую плату, но проходных денег он, Горгонзолло, однако, никогда не взимал.
– Он лжет, – вслушавшись, довольно правильно по-русски сказал магик. – Брал, сколько мог только взять.
– Во всяком случае, теплой одеждой я снабжу господ Калиостро сейчас же! – поспешно сказал Горгонзолло и что-то шепнул подмастерьям. Через четверть часа те принесли супругам довольно приличную и теплую верхнюю одежду. Скоро они были готовы в путь.
Тогда пристав велел позвать находившегося при кибитке провожатого. Явился старый одноглазый инвалид. Пристав вручил ему специальный пакет и высылаемых итальянцев. Подмастерья Горгонзолло потащили за четою Калиостро багаж. По темной лестнице вышли они во двор, устланный ранним снегом. Едва брезжило туманное октябрьское утро. Калиостро сели в кибитку.
Путникам подали вещи, и они разместили их, как могли. Дверь кибитки закрыли и зашили ее рогожею. Кривой инвалид сел рядом с возницей. Драгуны вскочили на лошадей. Подмастерья Горгонзолло поспешили распахнуть ворота. И герметический граф с графиней, не успев, как обещал, улететь за пределы Российской империи по воздуху, был вывезен со двора; и в туманной полумгле по пустынным улицам, под звонкий топот конвоировавших драгун, кибитка помчалась к той заставе столипы, откуда лежал путь к Митаве.
В кабинете его превосходительства Ивана Перфильевича Елагина собралось много важных особ: князья Голицын, Гагарин, Мещерский, Куракин и другие. Прибыл и секретарь Ивана Перфильевича князь Кориат; черты его свидетельствовали о перенесенных глубоких душевных потрясениях. Впрочем, в все присутствующие, казалось, в различной степени переболели – были бледны, расстроены и печальны.
– Вывезли этого шарлатана? – спросил вошедший полковник Бауер.
Елагин молча протянул ему серый листок приложения к «С. – Петербургским Ведомостям», где в числе отъезжающих из России лиц был упомянут «г. граф Калиострос, испанский полковник».
– О нем и речь поведем, – сказал Иван Перфильевич и поник головой.
– Да, проводы невеселы, – заметил Куракин.
– Достопочтенные братья, не предостерегал ли я вас и от новейших учений и систем, исполненных тьмы и шарлатанства, и от являющихся к нам иностранцев, хотя бы и представляющих удостоверяющие личность патенты и письма от высоких особ в Европе! Но довольно. Мы все одинаково виноваты, оказав доверие наглому проходимцу. Дивное дело! Не видели ли мы много раз слишком ясно, что это только шарлатан, и тем не менее вновь и вновь под обаяние его подпадали, – разводя руками, говорил Иван Перфильевич.
– Все-таки нужно признать, что он некоторыми силами высшей магии владеет! – заметил Мещерский.
– А вот сейчас мы узнаем все основы его магии, – сказал Куракин. – Иван Афанасьевич! – обратился он к Дмитревскому, тоже находившемуся в кабинете Елагина. – Потрудитесь ввести сюда того человека!
Иван Афанасьевич молча удалился. Через минуту он ввел вызванного на допрос. То был Казимир. Он успел уже оправиться, отъесться, поздороветь на поварнях Голицына, был прилично приодет и старался держаться с некоторым достоинством. Низко поклонившись сидевшим в кабинете вельможам, он скромно опустил глаза.
– Ты лакей прозванного графа Калиостро, из поляков, по имени Казимир? – спросил Куракин.
– Я, ваши светлости, – вновь низко кланяясь всем присутствующим, отвечал Казимир…