Нотариус собирался удалиться. Еле уловимая торжествующая улыбка мелькнула на губах королевского прокурора.
Со своей стороны Нуартье взглянул на Валентину с таким горестным выражением, что она преградила нотариусу дорогу.
— Сударь, — сказала она, — тот язык, на котором я объясняюсь с моим дедом, настолько легко усвоить, что я в несколько минут могу вас научить так же хорошо понимать его, как понимаю сама. Скажите, что вам нужно для того, чтобы ваша совесть была совершенно спокойна?
— Для законности наших актов, мадемуазель, — отвечал нотариус, — необходима уверенность в согласии или несогласии. Завещатель может быть болен телом, но он должен быть здрав рассудком.
— Ну так вот, сударь, два знака убедят вас в том, что рассудок моего деда никогда не был более здравым, чем сейчас. Господин Нуартье, лишенный голоса, лишенный движения, закрывает глаза, когда хочет сказать «да», и мигает несколько раз, когда хочет сказать «нет». Теперь вы знаете достаточно, чтобы беседовать с ним; попробуйте же.
Взгляд, брошенный стариком на Валентину, был так полон любви и благодарности, что даже нотариус понял его.
— Вы слышали и поняли все, что сказала ваша внучка, сударь? — спросил нотариус.
Нуартье медленно закрыл глаза и через секунду снова открыл их.
— И вы подтверждаете то, что она сказала? То есть что названные ею знаки именно те, с помощью которых вы передаете другим вашу мысль?
— Да, — показал старик.
— Это вы меня пригласили?
— Да.
— Чтобы составить ваше завещание?
— Да.
— И вы не желаете, чтобы я ушел, не составив этого завещания?
Паралитик быстро заморгал глазами.
— Ну вот, сударь, теперь вы его понимаете? — спросила Валентина. — Ваша совесть может быть спокойна?
Но раньше чем нотариус успел ответить, Вильфор отвел его в сторону:
— Сударь, — сказал он, — неужели вы считаете, что такое ужасное физическое потрясение, которое перенес господин Нуартье де Вильфор, может не отразиться в сильной степени и на его умственных способностях?
— Меня беспокоит не столько это, — отвечал нотариус, — сколько то, каким образом мы будем угадывать его мысли, чтобы вызывать ответы?
— Вы же сами видите, что это невозможно, — сказал Вильфор.
Валентина и старик слышал этот разговор. Нуартье остановил пристальный и решительный взгляд на Валентине; этот взгляд явно требовал, чтобы она возразила.
— Не беспокойтесь об этом, сударь, — сказала она.—
Как бы ни было трудно или, вернее, как бы вам ни казалось трудно понять мысль моего деда, я вам ее раскрою, так что у вас не останется никаких сомнений. Вот уже шесть лет, как я нахожусь около господина Нуартье, и пусть он сам вам скажет, был ли за шесть лет хоть один случай, чтобы какое-нибудь его желание осталось у него на сердце, оттого что я не могла его понять?
— Нет, — показал старик.
— Так попробуем, — сказал нотариус. — вы согласны на то, чтобы мадемуазель де Вильфор была вашим переводчиком?
Паралитик сделал знак, что да.
— Отлично! Итак, сударь, чего же вы от меня желаете и какой акт хотите совершить?
Валентина стала называть по порядку буквы алфавита. Когда они дошли до буквы 3, красноречивый взгляд Нуартье остановил ее.
— Господину Нуартье нужна буква 3,— сказал нотариус, — это ясно.
— Подождите, — сказала Валентина, потом обернулась к деду, — за…
Старик сразу же остановил ее.
Тогда Валентина взяла словарь и на глазах у внимательно наблюдавшего нотариуса стала перелистывать страницы.
— Завещание, — указал ее палец, остановленный взглядом Нуартье.
— Завещание! — воскликнул нотариус. — Это ясно. Господин Нуартье желает составить завещание.
— Да, — несколько раз показал Нуартье.
— Да, это удивительно, сударь, согласитесь сами, — сказал нотариус изумленному Вильфору.
— Действительно, — возразил тот, — и еще удивительнее было бы это завещание, потому что все же я сомневаюсь, чтобы его пункты слово за словом могли ложиться на бумагу без искусного подсказывания моей дочери. А Валентина, быть может, слишком заинтересована в этом завещании, чтобы быть подходящим истолкователем никому не ведомых желаний господина Нуартье де Вильфора.
— Нет, нет, нет! — показал паралитик.
